Верена Штёссингер

Хорошо бы пейзажи не изменились. Он очень на это надеется. Леса, луга и поля, река, побережье, море. Перелетные птицы всегда возвращаются, и деревья живут долго, очень долго и всегда остаются на месте. В худшем случае они могут упасть, или вместо них проложат дорогу, или распилят их на дрова.

Для этой поездки он долго не мог найти ни времени, ни сил. Больше полувека. Пока не понял: если не съездит сейчас, то не съездит, наверное, уже никогда. И больше никогда не увидит пейзажи своего детства, не увидит города, деревья и море и уже не сможет восполнить пробелы, зияющие в его воспоминаниях о прошлом. И в его рассказах. Хотя он понимает, что под слоем многих лет, прошедших с тех пор, вряд ли удастся еще что-то разыскать; да он и не уверен, что действительно этого хочет. Восполнить пробелы. Провалы.

К тому же, рассказывая о своем детстве, о том, где он жил до двенадцати-тринадцати лет, он должен — если хочет, чтобы его поняли — пользоваться другими названиями. Потому что по тем местам прошлась история. Сегодня его родной город Браунсберг на побережье Балтийского моря называется Бранево и находится в Польше, на установленной после войны границе с Россией. Нойхаузен стал Гурьевском, а Кенигсберг — Калининградом; они отошли Советскому Союзу и стали русскими.