Николай Лейкин

Они сидели одни в купе, сидели друг против друга на диванах и оба имели на диванах по пуховой подушке в белых наволочках. По этим подушкам каждый, хоть раз побывавший за границей, сейчас бы сказал, что это русские, ибо за границей никто, кроме русских, в путешествие с пуховыми подушками не ездит. Что мужчина и дама русские, можно было догадаться и по барашковой скуфейке на голове у мужчины, и, на­конец, по металлическому эмалированному чайнику, стоявшему на приподнятом столике у вагонного окна.

— Я и обучалась, а только комнатные слова знаю. Вот ежели что в комнате или с кем поздороваться и спросить о погоде…

— Попроси… Легко сказать — попроси… А как тут попросишь, коли без языка? На тебя понадеялся, как на ученую, а ты ни в зуб толкнуть по-немецки…
— Комнатные слова я знаю, а тут хмельные слова. Это по твоей части. Сам же ты хвастался, что хмельные слова выучил, — ну вот и попроси у кондуктора, чтоб принес пива.
— А и то попросить.
Николай Иванович вынул из кармана серебряную монету и, показывая ее пробегавшему кондуктору, крикнул:
— Эй, хер!.. Хер кондуктор!