Марина Степнова

Достоевского: дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей

собственным. Любить можно и чужих, то есть — только чужих любить и следует, потому что только так они становятся своими

воспринимал как настоящее сражение, причем вполне в духе Достоевского: дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей.

Потому что не было на свете ничего нормальнее, яснее и проще его любви, и вся эта любовь была свет, и верность, и желание оберегать и заботиться.

Не дураки же там сидят, в конце концов. Да если даже и дураки — знание языка противника считается преимуществом по законам любого военного времени.

Господь промолчал, словно спрятался за пыльную радиотарелку (внутри места не нашлось бы даже Ему — уж слишком огромен был голос Левитана, слишком страшны сводки советского информбюро), и тогда Маруся, с трудом опустившись на колени, принялась молиться выключенному репродуктору — яростно, горячо, как не молилась никогда и никому в жизни.

Любить можно и чужих, то есть — только чужих любить и следует, потому что только так они становятся своими.

Генерал Седлов закатил глаза в поднебесье, запоминая, — как и многие силовики, он давным-давно стал параноиком и не доверял ни бумаге, ни людям, ни себе самому.

Это было спасение. Она точно знала. Нет, она верила — это было гораздо сильнее.

потому что забыть для них — это и означало жить