Александр Александров

По сравнению с герцогом Торлония кардиналино Пьетро, конечно же, пресен. Пьетро

глядит на нее как на божество, герцог Торлония оценивает ее как лошадь, при ней

обсуждая ее тонкую талию, круп и корсет. Он обращается с ней, как пресыщенный прожи-

гатель жизни. Кто она для него? Дама полусвета? Но уж во всяком случае, не девушка, на

которой женятся. Приличная девушка не станет осушать в ресторане бокал вина за его

здоровье. А кто сопровождает ее мать в поездке? Супруг, не супруг, любовник, не любов-

ник, Общество гадает на этот счет. Это прибыл в Рим доктор Люсьен Валицкий, с кото-

рым начинается в Риме гульба, заканчивающаяся тем, что Люсьен падает пьяным в фон-

тан Треви на глазах у всей почтенной публики.

“Желаю

славы!” написано на каждой обложке тетрадей, в которых она вела свой дневник.

Это написано уже в Ницце, где она ждет известий от Пьетро, обещавшего приехать, но

известий пока нет. Она много читает: латинских классиков в подлиннике с параллель-ным

переводом на французский язык. На столе у нее постоянно Гораций и Тибулл; элегии

последнего в основном о любви, что, по ее признанию, ей сейчас подходит. Но она читает

и философов: Ларошфуко и Лабрюйера. Появляется у нее на столе и сочинение о Конфу-

ции.

Кроме того, она снова занялась живописью, пишет портрет своей гувернантки ма-

демуазель Колиньон на фоне голубого занавеса.

Она очень довольна собой и своей моделью, потому что мадемуазель Колиньон хорошо

позирует. Время сеанса они проводят в разговорах и спорах. Восторженная маде-муазель

Колиньон считает, что Мария чересчур цинична для своего возраста и это резуль-тат

чтения философов.

Философские книги действительно потрясают Марию Башкирцеву:

“Когда мною овладевает лихорадка чтения, я прихожу в какое-то бешенство, и мне

кажется, что никогда не прочту я всего, что нужно; я бы хотела все знать, голова моя гото-

ва лопнуть, я снова словно окутываюсь плащом пепла и хаоса”. (Запись от 8 июня 1876

года.)

Будь я личностью необыкновенной, я бы стала знамени-той, но

благодаря чему? Пению и живописи! Ведь этого достаточно, не правда ли? Первое - это

успех сегодня, второе - вечная слава.

“Оставить здесь мой дневник, вот истинное горе! Этот бедный дневник, содержа-щий в

себе все эти порывы к свету - порывы, к которым отнесутся с уважением, как к по-рывам

гения, если конец будет увенчан успехом, и которые назовут тщеславным бредом

заурядного существа, если я буду вечно коснеть.

Выйти замуж и иметь детей? Но это может сделать каждая прачка!

Но чего же я хочу? О! Вы отлично знаете. Я хочу славы!”

(Запись от 3 июля 1876 года.)

Князь Мишель Эристов выписывает для нее кегли, крокет и микроскоп с коллекци-ей

блох. Наскучив блохами, она сажает перед собой на пол Гриц и, используя его, как

мольберт в два счета рисует карикатуру на Мишеля.

Напомним, что

Муся хорошо знала разговорный русский, английский, итальянский языки, читала по

латыни, а уж французский был просто ее родным языком, она на нем думала, говорила, писала; писала, правда, с ошибками. Русские вообще в те годы славились в Европе

знанием иностранных языков.

У нее просто не было выбора, только мастерская

Жулиана.

Он говорит ей только то, что она желала бы услышать. Ведь она сама считает, что в ней женского только и есть, что оболочка, правда, оболочка, чертовски женственная.

Ведь она сама не раз говорила, что ей следовало родиться мужчиной, а ее брату Павлу -

женщиной.

В Берлине она ходит по музеям, таская за собой тетю, которой в музеях скучно. Она

десятками покупает себе книги, а тетя в ужасе хватается за голову:

- Как! И здесь уже библиотека!

Куда бы она ни приехала, первым делом у нее в комнате образуется библиотека, без книг

она просто не может. Чтение, пока она серьезно не предалась живописи, остается главным

ее занятием.