Мэгги Нельсон

Мне нравилось говорить людям, что я пишу книгу о синем цвете, и не делать этого. Обычно в таких случаях тебе начинают выдавать истории, или наводки, или подарки, и потом можно перебирать их, а не слова. За последние десять лет мне дарили синие чернила, картины, открытки, краски, браслеты, камни, самоцветы, акварели, пигменты, пресс-папье, бокалы и конфеты.

Вместо этого я говорю что-то о том, как клиническая психология сводит всё, что мы называем любовью, к патологии, заблуждению или биологии; и если то, что я чувствовала, не было любовью, тогда я вынуждена признать, что не знаю, что такое любовь или — еще проще — что я любила плохого человека.

69.Когда я вижу фотографии этих синих шалашей, то испытываю такое желание, что кажется, будто я по ошибке родилась в человеческом теле.

Я пытаюсь, и уже давно, найти достоинство в одиночестве. Мне дается это с трудом.

Куда легче найти достоинство в уединении. Одиночество — это уединение, в котором есть проблема.

я записала в блокнот одно-единственное слово: чересчур. Я проделала такой долгий путь и теперь едва могу взглянуть на них. Возможно, я случайно соприкоснулась с буддийским постулатом о том, что просветление — это высшая степень разочарования.

Потому что даже если я люблю синий, это не

значит, что я хочу провести всю жизнь в мире синего цвета. «Жизнь — череда настроений, сменяющих друг друга, будто бусины на нитке, каждая из которых — цветная линза, что придает миру цвет и представляет взгляду лишь то, на что наводит резкость», — писал Эмерсон. Застрять внутри одной бусины — неважно, какого цвета, — может быть смертельно опасно.

1.Что я знаю: синяя лихорадка началась, когда я встретила тебя. Знай, что я не считаю тебя в ответе за это.

нуждаемся в свидетеле своего отчаяния.