Стефан Цвейг

Но с той минуты я окончательно убедился, что никакая вина не может быть предана забвению, пока о ней помнит совесть.

Вероятно, именно это незнание и нежелание знать о всей трагичности и безотрадности мира могло придать рококо характерную для него чарующую грациозность, легкую, безмятежную прелесть. Только тот, кто не подозревает о суровости реального мира, может быть таким беззаботным.

остель столь же явно была связана с бытием человека, как и купель или гроб.

Еще долго по стране будут распевать песню о добром народном императоре, бесчисленные бульварные романы — повествовать о том, как неизвестный в скромной одежде щедрой рукой творит благодеяния и любит девушку из народа; замечательно, что все эти романы кончаются одинаково: неизвестный распахивает пальто, изумленные люди видят великолепный мундир, и благородный человек удаляется с глубокомысленными словами: «Вы никогда не узнаете моего настоящего имени, я император Иосиф».
Глупая шутка? Нет, едва ли не гениальная карикатура на императора Иосифа, любившего разыгрывать из себя скромного человека и делать все, чтобы этой скромностью восхищались.

Кауниц, канцлер Марии Терезии, разрабатывают план союза двух великих держав; для того же, чтобы этот союз стал длительным, а не дал бы простую передышку между двумя войнами, решают они, обеим династиям, Габсбургам и Бурбонам, следует породниться. В невестах у Габсбургов никогда недостатка не было.

«Bella gerant alii, tu felix Austria, nube» [3] — еще раз подтверждается старая сентенция дома Габсбургов.

Он докладывает: «Бастилия взята штурмом, комендант убит! Его голову носят на острие пики по городу!»
«Но ведь это мятеж!» — испуганно лепечет злополучный властелин.
Но вестник несчастья сурово и безжалостно поправляет: «Нет, сир, это революция».

***

Совершенно очевидно: понятий «отечество» и «нация» в 1791 году для людей XVIII века еще не существовало. Лишь эта война, объединившая огромные народные массы, сформировавшая самосознание наций и тем самым развязавшая ужасную братоубийственную борьбу, выдвинет идею национального патриотизма и передаст ее по наследству следующему столетию.

о, там человеческую стыдливость распинают взглядами и бичуют словами.

Такова уж природа человека, что, оказавшись между двумя лагерями, двумя идеями, двумя мировоззрениями, спорящими, быть или не быть, он не может устоять перед соблазном примкнуть к той или другой стороне, признать одну правой, а другую неправой, обвинить одну и воздать хвалу другой.