Дэн Джонс

Прибывшим в город сообщалось, что «центр мира» находится «в тринадцати футах к западу от Голгофы

Каждый год ассасины выплачивали тамплиерам две тысячи золотых безантов за то, чтобы те оставили их в покое.

Председательствующий в суде сэр Уильям вынес приговор, не подлежавший обжалованию: Диспенсер будет предан ужасной смерти, приличествующей грабителю, изменнику и тирану. Его повесят, выпотрошат и четвертуют, его внутренности сожгут, а затем отсекут ему голову. «Иди и встреть свою судьбу, предатель, тиран, отступник, — гремел Трассел. — Иди, получи по справедливости, изменник, преступник, злодей!»

Диспенсера, как и его компаньона Симона де Рединга, которого судили вместе с ним, привязали к четырем лошадям и протащили по улицам Херефорда к стенам замка. Здесь обоим надели петлю на шею: Диспенсера вздернули на 50-футовую виселицу, построенную специально, чтобы казнь могли видеть все жители города. Под эшафотом развели огонь, а палач приставил к виселице лестницу, взобравшись на нее, отсек Диспенсеру гениталии и бросил их в костер. Затем повешенного выпотрошили: внутренности и сердце вырезали и тоже предали огню. Напоследок тело казненного опустили на землю и разделали, как тушу животного. Толпа вопила от восторга, когда голова Диспенсера отделилась от тела (ее отвезли в Лондон). Тело же разрубили на части и разослали их в разные концы страны.

дуард с юных лет живо интересовался великими героями истории и мифологии и особенно любил популярный в XIV веке литературный труд: жизнеописание Девяти достойных. (К ним причисляли трех «великих язычников» — Гектора, Александра Великого и Юлия Цезаря; трех знаменитых библейских вождей — Иисуса Навина, Давида и Иуду Маккавея; и трех выдающихся королей-христиан — Артура, Карла Великого и Готфрида Бульонского, первого короля Иерусалима.) Тщательно изучив биографии королей, Эдуард попытается усвоить их лучшие качества и избавиться от приписываемых им недостатков. Он был зачарован прогностической силой истории, ее способностью предсказать события его собственной жизни и предопределить условия жизни его потомков

Потери только с французской стороны были шокирующе велики. Хронист Томас Бертон писал, что «еще три дня после битвы казалось, что крови в Звине было больше, чем воды. И столько было мертвых и утонувших французов и нормандцев, что в насмешку говорили: если бы Господь дал рыбам дар речи после того, как они полакомились таким количеством мертвецов, то они смогли бы бегло разговаривать по-французски».

Когда-то я таким же был, как ты.
И ты таким, как я, однажды станешь.
Так редко я о смерти вспоминал,
Пока земною наслаждался славой,
Несметными богатствами владел,
Именьями, домами, лошадьми, сокровищами, златом и деньгами…
Но ныне я несчастный узник,
Лежу глубоко под землей…
Конец настал красе моей,
И плоть сошла с костей…

Узнав новости, он пробормотал одну из самых печально известных фраз в истории: «Каких жалких дармоедов и предателей я пригрел и возвысил в своем доме, что позволяют безродному клирику с таким постыдным неуважением относиться к их господину!»

Но и это не сработало. Несмотря на то что Алиенора родила Людовику двух детей — графиню Шампани Марию в 1145 году, а в 1150 году Алису, графиню Блуа, — к началу 1150-х годов стало ясно, что их брак долго не протянет.

Когда король и его гости сели обедать, Ричард «завел горькую беседу», как писал Адам из Аска. «О Господи, какая странная и ненадежная земля, — сказал король — она сгубила и сокрушила стольких королей, стольких правителей и великих людей; ее вечно раздирают конфликты, изнуряют вражда, раздоры и междоусобная рознь».

Углубившись в прошлое, король принялся рассказывать гостям грустные истории об английских королях, погубленных своим народом. Адам из Аска слушал, как Ричард перечислял «имена и судьбы тех, кого постигла такая участь, начиная со времен, когда эту землю заселили люди». Это было душераздирающее зрелище: король Плантагенет, который так глубоко интересовался древней историей своего королевства и деяниями предков, обнаружил, что история повторяется — с ним самим в роли жертвы.

Состояние короля и человека, настолько подавленного и униженного, произвело сильное впечатление на летописца. «Наблюдая… его душевные терзания, — писал он, — и видя, что никто из тех, кто должен бы заботиться о нем, нисколько не был к нему привязан и не умел услужить ему, что все они были незнакомцами, приставленными за ним следить, я был тронут до глубины души, размышляя о его былом величии и о переменчивых судьбах мира».

Ричард предавался воспоминаниям, охваченный жалостью к себе. Но на свой лад он был хуже, чем все прежние короли. Подобно Исповеднику, он ставил свою божественную природу выше практической необходимости обзавестись детьми, способными продолжить династию. Как Генрих III, он был одержим священными ритуалами и не смог защитить английские завоевания во Франции. Подобно Иоанну, он тиранил свой народ. Как Эдуард II, настроил против себя дом Ланкастеров, отнимал земли у знати, в политике не гнушался вероломства и доказал свою совершеннейшую неисправимость, хотя на протяжении длительного царствования ему не раз давали шанс измениться. Он прислушивался к негодным советникам и возводил в дворянское достоинство людей низкого происхождения. Он грабил своих подданных и забирал себе их собственность, вместо того чтобы защищать ее. Он укреплял свое могущество как частного вельможи, враждующего со всеми прочими, вместо того чтобы исполнять свой высший долг — являть собой источник публичной власти. Он верил, что власть короля — вопрос престижа, а не лидерства, и в итоге остался ни с чем.