Кристина Маиловская

Киру с Наташей многое роднило. Им, как боевым подругам, прошедшим войну, было что вспомнить. Память о боли сближала их и одновременно отдаляла от остальных. Они тяготились своим опытом, но отказаться от него уже не могли, как не могли стереть из памяти все, что пережили.

ое

Господи

Ты же похоронил меня заживо

Море камни все это на кой мне

На кой мне люди выструганные из сосен

Скажи

Ну на кой мне эти буратины лесные

Когда в Веселом поселке

Со сломанным носом

Мой суженый удит

Бутылки пустые

Господи

Мы ведь с ним с одной грядки

И одной гнилью помазаны

И даже болеем одним видом бешенства

И его

Блудного сына

Пятки грязные

Мне ночами в теплой постели мерещатся

Господи

У тебя свои понятия и расклады

А на мне косяки висят немереным грузом

И если ты скажешь

Что для общего счастья так надо

Обернусь я уткой

Пошлю на хрен свою блудливую музу

Или стану верблюдом

Пролезу в игольное ушко

Буду танцевать лезгинку на болоте с жабами

Только Господи

Успокой мою грешную душу

Угомони ты меня заполошную бабу

А то глянь-ка отдохлась немного

И опять понеслась по кочкам наезженным.

Нет уж

Хватит

Лучше медведем в берлоге

Прореветь свою жизнь

Или ну ее к лешему

Собирала чемоданы. А на следующий день разбирала. И дело даже не в том, что идти некуда. Было бы желание. Но выходило так, что уйти невозможно. Потому что даже собак и кошек не бросают вот так погибать. А оставить человека, который за десять лет стал ей, бесхозной девочке, мамой, папой и другом, она не могла.

«Вот чертила, — думал он. — Сам запойный алкоголик, закодированный. Полгода не пьет, и у него уже крылья выросли. Видали? Жену-детдомовку гнобит. Разберемся».

Ловцы несбыточного счастья. Фанаты вселенского «прихода».

А может, в окно? И все. И нет ничего. Ни стыда, ни боли, ни бега с препятствиями. Один только покой.

Но тогда они не встретятся с ней там — наверху. И придется болтаться одному. Как говно в проруби. Навечно. Хорошие дела… Этого он допустить не может. Все что угодно, только не это. Он готов испить эту чашу до дна. А хули. Жизнь прожить — не поле перейти. Не все коту творог, когда и мордой об порог. Че? Думал, бабла до хуя и все можно? Думал, бога за яйца ухватил? Ан нет, дружочек! Походи, побегай! Повертись ужом, сучий потрох!

т. Стихи пишет».

Да, она любила литературу. И, по правде говоря, именно здесь и было ее место. Где же еще, как не здесь?

Город-живоглот. С этим

гибельным настроением она сроднилась давно. Живет же Сережа так всю жизнь. И даже кайф от этого ловит. Можно назвать это волей к смерти, но Сережа называет это «гибельным восторгом». Говорит, что перед лицом смерти видит, как на асфальте начинают прорастать фиалки

Не надо меня успокаивать! Ты мне деньги верни! Не знаю откуда! Магазин продай! Дом продай! Жену продай! Верни, падла, мои бабки!