Даниэль Орлов

А до этого пил, как целовал. Глаза прикрыты, в пальцах страсть.

её сутках двадцать четыре обиды и двадцать два примирения

Всякий путь — это путь во сне, даже если бодрствуешь. Но это она поняла, уже повзрослев и накатавши раннюю мудрость в купе и плацкарте, налетав в самолётах. И даже если едешь за рулём авто, если видишь каждый поворот, каждый дорожный знак, каждую гаишную будку вдоль трассы, всё равно не можешь понять, как ещё только что была там, а теперь уже тут, где все иное, включая собственную тень.

О чём мы думаем, когда стоим в автомобильной пробке, перемещаемся между городами в долгом вагоне, качаемся вместе со всеми от станции к станции в метро, когда сидим в очереди к врачу или идём пешком по городу? Что переживаем заново? В чём находим утешение своим суткам? Может быть, в этих минутах одиночества и есть наша жизнь? Может быть, самое важное, что с нами происходит, — это пустота, когда ничего не происходит? Ничего. Мгновения, в которые мы предоставлены сами себе, когда можем поговорить с нами прошлыми, погоревать или порадоваться, усмехнуться или сжать зубы и тихо простонать, отгоняя чувство, что когда-то уже подкатывало к самым губам.

Есть люди, которые были женаты три или даже четыре раза. О чём они думают, просыпаясь в пять утра? Как вообще они, чёрт возьми, живы? Ведь если живёшь с женщиной, то она становится тобой, а ты становишься ею. Её органы замещают твои органы, у вас одно на двоих тело, одно на двоих сознание и навсегда, да-да, навсегда одна на двоих судьба. Что бы ни случилось с вами, вы теперь повязаны этой судьбой, памятью, общими запахами, жидкостями, общим дыханием. Расставшись, вы так и продолжаете дышать всю свою жизнь, только воздух не достигает лёгких, кровь не напитывается кислородом от этого дыхания. Воздух со свистом вылетает в дыру, которая осталась после того, как ты выдирал ее из себя. Как живут те, которые были женаты три или даже более раз? Как они вообще дышат?

мы все врём себе ежечасно, кто успешнее, изобретательнее, кто унылее и скучнее.

Разве мы спустя годы можем о чём-то сказать с уверенностью? Разве это не будет нашей фантазией? Разве это не окажется только нашим оправданием перед собственной молодостью, когда ещё умели чувствовать и не стеснялись того?

Эгей, а ты знаешь, из чего сделана твоя настоящая жизнь? Она сшита из кусочков вчера. Маленькие такие, с неровными краями, такими неровными, чтобы было не совсем ясно, где еще вчера, а где уже и сегодня. Такая вот лоскутная жизнь. Да не думай, не переживай и не воображай. Такая же, как у всех. И когда бы ты ни спросил: «Quo vadis, Domine?», — у тебя всегда найдется причина вернуться назад, чтобы быть распятым вниз головой на своих ошибках.