Иван Курилла

Отказ лидеров Союза от признания независимости универсальной ценностью привел, в частности, к тому, что правительство Линкольна не поддержало в 1863 году восставших против Российской империи поляков, а северяне в массе не выражали к ним симпатий.

Игорь Моисеев вряд ли сильно преувеличивал, когда рассказывал анекдот после гастролей своего ансамбля в США в 1958 году: «Рецензенты писали: „Эти артисты, несомненно, работники КГБ, натренированные для того, чтобы иметь такой успех“. Им отвечали: „Если чекисты так танцуют, то как же должны танцевать настоящие артисты?!“» [2].

один из школьников прокомментировал: «Они стреляют в людей, чтобы не допустить насилия в книгах»

Один из ведущих представителей исторической политики в России, председатель Российского военно-исторического общества и бывший министр культуры Владимир Мединский, прямо призывал поддерживать мифы, а не историю, потому что люди, по его мнению, «оперируют не архивными справками, а мифами», и относиться к этому факту нужно «трепетно, бережно и осмотрительно» [58].
Иными словами, именно мифологизированная история позволяет говорить о политике предельно понятными и простыми словами. Мифы, в понимании Мединского, и являются теми базовыми понятиями «исторического языка», которые можно использовать в политических целях (в том числе для обращения к «общественному массовому сознанию»).

Во времена стабильности, когда долго не меняются доминирующие интерпретации мира (дискурс гегемонии, если использовать терминологию Эрнесто Лаклау и Шанталь Муфф [92]), памятники становятся частью городского пейзажа, архитектурными приметами пространства. Если интерпретации не меняются в течение жизни нескольких поколений, то значительная часть памятников начинает выполнять функцию напоминания о событиях и людях, актуальность которых больше не ощущается обществом. Пользуясь определением Поля Рикёра, это можно назвать «навязанной памятью» [93], в которой доминирующая группа определяет, что надо помнить, а о чем обществу лучше забыть.

Во время таких вспышек активизма символическая мишень наделяется свойствами, которые выходят за рамки замысла ее создателей. Так, памятники солдатам и деятелям Конфедерации могли иметь для значительной части населения положительные коннотации, однако атакующие дискурсивно наделяли памятник исключительно негативным смыслом и сносили его как воплощение этого смысла. Показательно, что одним из главных аргументов сторонников сноса памятников стал тот факт, что особенно много их было установлено в период усиления сегрегации около 1910 года и битв против нее в 1960-е, что, по их мнению, является доказательством расистского характера всей коммеморации Юга. Альтернативное объяснение — например, юбилейные даты, 50-летие и 100-летие событий, — редко упоминалось в ходе этой полной эмоций кампании.
Переосмысление символического значения памятников происходит с разных сторон. Даже те памятники, которые были поставлены в память о погибших южанах, за прошедшие десятилетия использовались белыми расистами и теперь символически связаны не только с намерениями их создателей, но и с последующим переосмыслением их содержания. В 2017 году куратор Смитсоновского музея американского искусства Элеанор Харви осторожно заметила: «Если белые националисты и неонацисты теперь объявляют [эти памятники] частью своего наследия, они присваивают эти образы и эти статуи так, что становится невозможно сделать их снова нейтральными» [100].

состоит именно в отказе от развития языка политики, место которого заняла история.

Запрет отрицания преступлений «нацизма и коммунизма» начал трактоваться в большой степени как вынос ответственности за пределы стран региона

Однако День Колумба в США был не только празднованием духа первооткрывательства, важной части американской системы ценностей, но традиционно еще и центральным праздником итальянской общины. Итало-американцы видели в великом путешественнике, первым достигшем Американского континента, своего предшественника, а праздник использовали как повод для самопрезентации и утверждения своей идентичности (как, например, ирландцы празднуют День святого Патрика). Борьба с чествованием Колумба создала новый конфликт между этническими группами в США [104].

Замена исторических символов коснулась и американских денег. Несколько лет в США идет упорная борьба за размещение изображения афроамериканки на банкноте. В том же 2015 году, когда началось движение за удаление символов Конфедерации из публичных пространств, американцы озаботились и отсутствием женщин на своих бумажных деньгах. Опрос, кого бы граждане хотели увидеть на банкнотах в первую очередь, привел к победе той же черной аболиционистки Гарриет Табмен, и тогдашний министр финансов объявил, что вскоре она займет на 10-долларовой купюре место Александра Гамильтона.
Однако случилась незадача: в том же году чрезвычайно популярным стал мюзикл «Гамильтон» (до сих пор бьющий рекорды популярности). Тогда министр финансов объявил, что Гамильтона пока трогать не будут, а Табмен появится на 20-долларовой купюре вместо Эндрю Джексона. Объявили и дату — к 2020 году. Но снова случилась незадача: в 2016 году президентом США избрали Дональда Трампа, которого многие сравнивали с Эндрю Джексоном. Он вернул портрет Джексона в Овальный кабинет, а новый министр финансов заявил, что люди привыкли к изображению на купюрах, а Табмен, безусловно заслуживающая помещения на деньги, может в будущем попасть на какую-нибудь другую банкноту. Это заявление, правда, вызвало нешуточный скандал, и министр вскоре изменил позицию, заявив, что планы размещения Табмен на 20 долларах (с переносом Эндрю Джексона на оборотную сторону купюры) остаются в силе, но «по техническим причинам» не могут быть выполнены ранее 2026 или 2028 года.
Однако смена президента помогла и здесь: уже на пятый день президентства Байдена его пресс-секретарь Джен Псаки объявила, что администрация ускорит замену изображения Джексона на Табмен на 20-долларовой купюре [113].