Роберт Хьюз

Однако Пикассо в 1906–1908 годах занимался именно этим. Заимствуя из африканского искусства, он утверждал немыслимое для любого художника XVIII века: традиция изображения человека, составлявшая основу западного искусства на протяжении двух с половиной тысяч лет, себя исчерпала и, чтобы вдохнуть в нее новую жизнь, надо обратиться к нетронутым культурным ресурсам — к далеким от нас Другим — африканцам.

Пикассо интересовала витальность, заключенная в форме африканского искусства, — для него она была неразрывно связана со свободой деформации. Он едва ли понимал и даже не интересовался тем, что эти искажения человеческого тела и лица были традиционными условностями, а не экспрессионистским приемом. Он видел в них буйство, они были близки его собственным эксцентричным исканиям. В работах так называемого «негритянского периода» нет отрешенности и сдержанности африканских прообразов; их резкие, стремительные ритмы напоминают, что Пикассо видел в масках символы дикости и насилия, перенесенные в область культуры.

лица трех девиц слева восходят к архаическим иберийским каменным головам, которые Пикассо видел в Лувре).

Никакой другой художник не выразил страх импотенции и кастрации так ясно, как Пикассо в «Девицах»; никто не раскрыл эту тему столь яростной деформацией. Даже арбуз — сладкий и нежный фрукт — выглядит здесь как острый нож.

Сегодня кубистический Париж отступает. Он умер даже быстрее, чем Французская Ривьера Матисса, — погребенный под небоскребами и аптеками, сровненный с землей бульдозером при застройке Бобура и Ле-Аля10, павший жертвой шика 60-х и безжалостного китч-модернизма «стиля Помпиду». Он все еще живет по углам — город из стекла и металла с небольшими аркадами, мраморный город кофейных столиков, цинковых барных стоек, домино, грязных шахматных досок, измятых газет, бурый город старой краски, труб и панелей, — теперь он для нас история, но некогда это был пейзаж модернистской мечты.

Самым одаренным из École de Paris и самым до сих пор недооцененным был Робер Делоне (1885–1941). Для него матрицей культуры была Эйфелева башня, в которую он исступленно верил как в экуменический объект, цементирующий общество новой эпохи. Первый постоянный радиопередатчик был установлен на башне в 1909 году; «La tour à l’Univers s’adresse»12, — написал тогда Делоне на своем первом этюде Эйфелевой башни, который он посвятил своей жене-художнице Соне Терк. Ду

Нацистам не удалось раздуть агору до размеров тысячелетнего рейха и привести всех к своему фюреру. Более эффективным решением было бы поместить лидера в каждый дом посредством телевизора,

Бюрократы ненавидят порты: они слишком открыты разнообразным влияниям, слишком многоязычны и трудно контролируемы — в портах слишком много жизни. И

Сегодня любой объект окружен целым роем изображений самого себя, клонов и копий. Чем более знаменитым является объект — предельным примером здесь является, вероятно, «Мона Лиза», — тем большее культурное значение ему приписывается, тем более «уникальным» его считают. Однако с тем большей скоростью он размножается. Ск

В одной из своих работ Пикабиа называет машину «Дочь, рожденная без матери». Так возникает современный вариант мифа о непорочном зачатии, разве что Христос был рожден без отца. Машина стала пародией не только на непорочное зачатие, но и на другие символы христианства, — например, ритуал регулярного технического обслуживания можно представить как мессу. Однако главной областью, где обнаруживалось сходство, оказался секс. Во французской экспериментальной литературе уже существовало мощное, хотя и не вполне определенное движение, исследующее механическо-сексуальную образность.