Крис Пристли

не верил в реальность того, что приключилось здесь со мной в прошлый раз. По всей видимости, я пал жертвой некоего нервического расстройства. Я больше не доверял собственным воспоминаниям о тех событиях, и возникшая из-за этого неопределенность подстегивала мое боязливое любопытство.

Он обожал горы, когда они стояли с белыми от снега вершинами, похожими на сахарные головы, и думал, как хорошо будет вспоминать их, нежась под знойным солнцем в Карибском море или у берегов Африки.

Мэттью вдруг ощутил сильнейший укол совести. Еще чуть-чуть, и он бы вернулся домой, порвал записку и положил украденные деньги на место. Но нет, выбор сделан. Он должен продолжать свой путь.

— Да, — ответила мать притворно страшным голосом. — Ест их, или сбрасывает в колодец, или творит с ними еще что-нибудь кошмарное.

Кристина вздрогнула от неожиданности. Это была Ева. Девочка в раме превратилась обратно в обычный фотографический портрет.

Кристина растеряно посмотрела на маму, потом — на пол, на рассыпанные по нему острые осколки зеркального стекла. Никакой фотографии там не было. Ее никогда и не существовало.

Как бы смешно это ни звучало, но по пути из уборной меня каждый раз охватывал необъяснимый страх заблудиться в закоулках дядюшкиного дома. Чувство страха делалось совсем уж необоримым на фоне заунывного воя, который поднимали старинные канализационные трубы, едва я тянул за цепочку причудливо украшенного сливного бачка. Казалось, будто завывает большое животное, попавшее в шестерни паровой машины.

стой на стуже, Эдгар, — сказал он. — Входи, юноша. Входи же.

Древесина, Эдгар, — это главный двигатель цивилизации.

В рассказах историков говорится о жертвоприношениях, в том числе человеческих. Кельты, например, обожали трофеи в виде голов побежденных врагов. Отрубленные головы они развешивали на ветвях, наверно, с такой же радостью, с какой твоя мамаша украшает елку на Рождество