Беседы с кураторами

Дело в том, что любая выставка — это событие, а главное свойство события — быть забытым.

Единственное, что у всех у нас есть, как я полагаю, — это настоящее. Нет ни будущего, ни прошлого, только настоящее. Но нам не нравится такое положение. Поэтому мы чувствуем, что вынуждены найти язык для выражения своего несчастья. Современное искусство никак не связано с критичностью как таковой… Оно является артикуляцией неудовлетворенности той единственной реальностью, которой мы располагаем.

Любая выставка имеет концептуальную структуру, и кураторы развили соответствующие уровни компетентности, нередко достигая высочайшего мастерства в разработке такой структуры и новшеств внутри нее.

Художники повсеместно реагируют на эту ситуацию, и кураторы призваны им помочь, присоединиться к общемировым усилиям по созданию общества, которое переживет потрясения глобального капитализма, возрождение фундаментализма и последствия изменения климата.

Жить сегодня — это также быть чувствительным к диким экспериментам большинства систем правления, имплозии рамок глобальной экономики, зияющим пропастям между имущими, малоимущими и неимущими, несоразмерность предположительно универсальных систем мировоззрения, одновременность разрозненных темпоральностей, напряженная близость культурной инаковости, а также тому очевидному факту, что заключенный эпохой модерна договор с планетой исчерпал свои возможности и нам жизненно необходим новый.

Быть современным сегодня значит нечто большее, нежели просто быть в курсе последних новостей, идей и позиций, это больше, чем идти в ногу со временем, больше, чем все более активная мгновенная глобальная связь, возможность путешествовать во времени и пространстве, погружение в насыщенную среду образов и количественное возрастание общих знаний о мире.

Иначе говоря, на наших глазах возникает другая, новая история искусства — история выставок, сменившая историю художественного производства.

Произведение искусства имеет шанс сохраниться. То же можно сказать, хотя и в меньшей степени, и о статье критика. Но память о выставках стирается достаточно скоро, и сохранить ее всегда сложно.

Дело в том, что любая выставка — это событие, а главное свойство события — быть забытым.

КБ: Существует три модели музеев, к которым мы можем обратиться (здесь я ссылаюсь на тексты Мануэля Борха-Вийеля, директора Центра королевы Софии): модернистский, постмодернистский и современный [74]. МоМА в Нью-Йорке, конечно же, представляет очевидный пример модернистского музея. Он направлен на создание хронологической истории, поданной с помощью белого куба, и предназначен для публики в ее модернистском понимании (как универсальный объект, не затронутый вопросами расы, класса или гендера). В отличие от него, инструментарий постмодернистского музея (например, Тейт-Модерн) определяется мультикультурализмом, ставящим знак равенства между современностью и глобальным разнообразием. Это продвигается средствами маркетинга, которые ориентируются на многочисленные демографические показатели экономически измеримых «аудиторий». Современный музей, как утверждает Борха-Вийель, может, напротив, пониматься как архив общественного достояния, коллекция которого активирует множественные, соревнующиеся модерности (в отличие от эксклюзивного нарратива модернизма или инклюзивного нарратива мультикультурализма). В этом контексте произведение искусства рассматривается как переходный объект, ведущий к радикальному образованию. Педагогическая модель здесь опирается на идею «невежественного учителя» Жака Рансьера [75].