Римские войны. Под знаком Марса

людей, сколько из наиболее храбрых, появлялся всюду и то приходил на помощь дрогнувшим, то нападал на врагов там, где они отбивались сплоченной массой, помогал солдатам лично, потому что при таком беспорядке отдавать приказы не мог»

Однако, возвращаясь назад, на зимние квартиры, римская армия подверглась внезапному нападению объединенной конницы нумидийского и мавританского царей. Окруженные превосходящими силами противника, римляне не успели даже построиться в боевой порядок. Сомкнувшись в кольцо, они с огромным трудом выдерживали натиск врага.
«Но и в этом столь сложном положении,– рассказывает Саллюстий, – Марий не испугался, не пал духом, но во главе своей турмы[28], составленной не столько из самых ему близких

«Трудно сказать что-нибудь более мудрое, –замечает он. – На вершине собственных удач и бедствий врага помнить о своей доле со всеми ее превратностями и вообще ясно представлять себе непостоянство Судьбы – на это способен только человек великий и совершенный, словом, достойный памяти истории».

Но, видя окончательную гибель ненавистного врага, Сципион не ликовал. Он погрузился в глубокое раздумье и неожиданно для стоявших рядом друзей и соратников заплакал, громко выражая жалость к врагам. Сопровождавший Сципиона Полибий услышал, как его ученик произнес по-гречески стихи из «Илиады» Гомера:

Будет некогда день, и погибнет священная Троя.
С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама.

«Что ты хочешь этим сказать?» – спросил удивленный Полибий.
«Это великий момент, Полибий. Но я боюсь, что когда-нибудь принесет кто-то такую же весть и о Риме», – ответил Сципион.

«Все было полно стонов, плача, криков и всевозможных страданий, так как одних убивали в рукопашном бою, других еще сбрасывали вниз с крыш на землю, причем иные падали на прямо поднятые копья, всякого рода пики и мечи. Но никто ничего не поджигал из-за находившихся на крышах, пока к Бирсе не подошел Сципион, И тогда он сразу поджег все три узкие улицы, ведшие к Бирсе, а другим приказал, как только сгорит какая-либо часть, очищать там путь, чтобы удобнее могло проходить постоянно сменяемое войско

«Истории Рима», написанной знаменитым римским историком Титом Ливием.

Весьма показательно, что в надписях, сделанных в честь полководцев-победителей, часто указывалось, что победа была одержана при ауспициях военачальника, его власти, его водительстве и его счастье. Ауспиции в данном случае означают право и обязанность магистрата, командовавшего войском, выяснять и исполнять божественную волю, выраженную через знамения. С точки зрения древних римлян, военачальник был всего лишь посредником между войском и богами, чью волю ему надлежало неукоснительно выполнять. Но при этом считалось, что победа одерживается под непосредственным командованием полководца, т. е. на основе его личной энергии, опыта и знаний. Вместе с тем, таланты и доблесть полководца были неразрывно связаны с его счастьем, которое представлялось римлянам особым даром. Наградить же этим даром могли только боги.

Доблести предков своим я образом жизни дополнил, Род я продолжил, отцу в славных делах подражал, Предков славы достиг. Им радостно будет сознанье, Что породили меня: честь – украшенье семьи

нельзя было не заметить, –пишет римский историк, – что, куда бы ни направил Деций своего коня, везде враги столбенели от ужаса, словно пораженные смертоносной кометой; когда же он пал под градом стрел, уже нескрываемо перетрусившие отряды латинов пустились наутек, и широкий прорыв открылся перед римлянами

республиканском Риме знатным считалось то семейство, в котором имелись предки, занимавшие высшие магистратские должности и прославившиеся своими деяниями. Именно подвиги предков делали данный род «знатным», т. е. знаменитым. Славу для себя и своего семейства можно было заслужить прежде всего проявлением воинской доблести и военными победами. Стремясь к славе, многие римляне добровольно выходили на единоборство с врагом; немало было и таких, которые шли в бою на явную смерть ради спасения прочих воинов, или в мирное время ради безопасности отечества. По словам римского историка Саллюстия, эти подвиги «считали они богатством, добрым именем и великой знатностью»