Бедные-несчастные

Только дурные религии основываются на тайне, как дурные правительства — на тайной полиции.

Чтобы дети могли вытерпеть все тяготы малолетства, природа наделяет их громадной душевной гибкостью, и все же эти тяготы превращают их потом в слегка ненормальных взрослых, либо судорожно хватающихся за власть, которой им раньше недоставало, либо, чаще, судорожно от нее отшатывающихся

Доктор Хукер сошел с корабля в Марокко, не попрощавшись и не забрав свой Новый Завет. Он дал мне эту книгу, чтобы я обрела покой во Христе, но не вышло. Христос был так же сокрушен всеобщей жестокостью и безразличием, как я. Он тоже с ужасом обнаружил, что в одиночку должен сделать людей лучше, чем они есть. Правда, у него было передо мной преимущество — он мог совершать чудеса.

он сочинил книгу, где утверждалось, что Бог тоже был его лишен, что он всегда был таким, каким знал его Арчи, ибо сэр Колин сработал его по методе Франкенштейна .

Я нахожу здесь следы «Грядущей расы», «Доктора Джекилла и мистера Хайда», «Дракулы», «Трильби», книги Райдера Хаггарда «Она», «Записок о Шерлоке Холмсе» и, увы, «Алисы в Зазеркалье», вещи куда более мрачной, чем солнечная «Алиса в Стране чудес». Он воспользовался даже произведениями моих близких друзей — «Пигмалионом» Дж. Б. Шоу и научно-фантастическими романами Герберта Джорджа Уэллса.

Мэри Шелли и Эдгара Аллана По.

Он сделал рассказ, сам по себе достаточно странный, еще более странным, вставив в него эпизоды и фразы из «Могилы самоубийцы» Хогга и добавив сверхъестественных штучек, позаимствованных у

что общего между судомойкой и хозяйской дочкой, если не считать возраста, телосложения и дама, где они живут?
— Обеих используют другие люди, — ответила я. — Им не позволяют ничего за себя решать.
— Вот! — обрадованно воскликнул Бакстер. — Ты поняла это мгновенно, потому что помнишь уроки ранней юности. Никогда не забывай их, Белла. Большинство людей в Англии и Шотландии воспитаны так, чтобы не знать этого вовсе, — воспитаны, чтобы стать орудиями в чьих-то руках.

Мать учила меня быть домашней рабыней работающего человека; монахини учили меня быть домашней игрушкой богатого человека.

Верю, что их мать думает обо мне именно так. Она — наполненный ветром парус, элегантная оснастка и деятельная, залитая солнцем палуба нашей супружеской яхты; я же — крепкий подводный корпус со скрытыми от глаз балластом и килем. Это сравнение преисполняет меня глубоким довольством.