Шон Уильямс

«Вся моя жизнь», думал он про себя, «была исключительно жизнью ученика Дарта Вейдера. Теперь я понимаю, что я, возможно, имел свое прошлое перед этим с отцом, именем, биографией. Кем был этот Гален? О чем он мечтал, на что надеялся, чего боялся. Что заставляло его радоваться? И что заставляло его кричать?»

Казалось невозможным, что он мог забыть такое, как смерть его отца, но он знал, что серьезная травма могла вызвать частичную или полную амнезию. Поэтому он не мог ничего исключать.

И оставался вопрос: имело ли это значение? Кем бы он когда-то ни был, о том существе забыли, и его цель теперь была неизменна. Он был учеником своего Учителя; они были бы победителями; и Юнона узнала бы, наконец, что она не предавала Империю. Если бы только, подумал он, я мог сказать ей это сейчас…

Однажды, вспомнил он, она подошла слишком близко к нему, и он не принял этого. Теперь же было слишком поздно. Они испытывали чувства друг к другу, что он не мог отрицать - и теперь она знала правду о нем и его продолжающемся заговоре с Дартом Вейдером. Он должен был убить ее немедленно, чтобы не пострадал план. И в этом не было никаких сомнений.

Он провел час после его конфронтации с Юноной, меняя один из зеленых кристаллов в оружии Кота на синий, который он нащел на Kaшиике. Потребовалось достаточное количество точных настроек прежде, чем лезвие приобрело свой новый характер – цвет яркой блестящей воды с неожиданно превосходными оптическими свойствами. Само лезвие ничего не весило, но, так или иначе, оно казалось легче в его руке и двигалось с большей скоростью. Он был уверен, что теперь его оружие было лучше, чем прежде.

И оно было его. Независимо от того, откуда кристалл, от кого или кому он когда-то принадлежал, он был теперь его и световой меч - тоже. Он вставал на колени, поднимал лезвие к лицу и смотрел на него, пока мир, казалось, не исчезал. Вода заставляла его думать об океанах и дожде, а не крови его первого светового меча, но это особо не касалось его. Он только нуждался в этом лезвии, пока его миссия не была завершена, в каком бы времени он мог получить новые кристаллы от его Учителя и сделать полностью новый световой меч ситха.

Учитель не отличался терпением, равно как и разговорчивостью. Он предпочитал спорам действие, равно как упреки - поощрениям. За все те дни, когда они спарринговали – практикуясь в фехтовании, телекинезе и внушении – Темный владыка не похвалил его ни единым словом. И послушник знал, что так и должно быть.

Работа учителя не в том, чтобы тащить обучаемого по единственному, давно протореному пути.

Нет, пускай обучаемый сам проложит свой путь через лес, а учитель должен вмешиваться лишь тогда, когда он безнадежно заблудится и ему нужно будет подсказать дорогу.

Послушник знал, что даже на неверных путях можно найти истину. То, что его не убивало, делало его еще более могучим в темной стороне.

Много, очень много раз ему казалось, что он умрет …

- Когда я нашел тебя, ты был слаб. – Казалось, голос доносится из дальнего конца длинного туннеля. – Ты никак не должен был пережить обучение у меня.

Ученик закрыл глаза. Он слышал эти слова много раз. Когда был ребенком, ему читали сказки на ночь; у Вейдера эти слова заменяли сказку. Мораль этих слов была выжжена в его мозгу, будто клеймо: учись… или умрешь.

Он мысленно представил себе чистый, очищающий огонь светового меча. Он не раз прикасался оружием к своему телу, бросая вызов боли, и не раз получал легкие раны во время спаррингов с учителем. Ему казалось, что он представляет себе, каково это будет – погибнуть от меча. Отчасти он желал этого.

Юнона рассматривала его вблизи также как и он ее. Он был одет в поношенную боевую униформу черного цвета, выглядевшую так, словно ее штопали множество раз. Его руки и ладони были покрыты сетью шрамов.

Иногда он падал духом в неизбежности достичь полного мастерства в силе, чтобы таким образом заслужить уважения учителя, но он хорошо знал, как подчинить безысходность своим целям, используя её как топливо для своего гнева и жажды власти. В свое время он преуспеет. Не было ничего, чего бы он не смог достичь тем или иным способом, если он прикладывал достаточно усилий.

Генерал закричал от боли, и в этом крике ученику послышался мужской голос, кричащий “Беги!”

Он изумленно вздрогнул, яростно мигая, если Кота в крайней опасности выдумал новые и коварные джедайские трюки над разумом… Но его голова казалась свободной от вторжения, и генерал, казалось, думал о чем угодно, но не о нападении.