Центр Москвы. Запущенная коммуналка. Одиннадцать комнат, восемь семей. Около двадцати человек. На всех – одна кухня, одна ванная комната и одна уборная. Обычные советские люди – рабочие, доктора, инженеры. В просторной, хоть и запущенной, кухне – восемь столов, две газовые плиты, вечно занятые утром и вечером, когда стряпают завтрак и ужин обитатели коммуналки. Казалось бы, никаких секретов. Все знают все. Кто что ест и кто что покупает.
Две комнаты занимает семья евреев. Муж – скромный мастер-настройщик в цехе чулочно-носочной фабрики. Семья вроде как не бедствует, но живет и без особого достатка. По крайней мере в еде – никаких излишеств. По утрам – сырники из самого дешевого творога по 26 копеек. Вечером – котлетки по шесть копеек за штуку из местной кулинарии. Картошка, макароны. Иногда – супчик на мясном бульоне, сваренный на говяжьих мослах.
Но вот чего не знают соседи, так это того, что поздно вечером, когда все спят, эта дешевая стряпня выкидывается в мусорный бак или сливается в унитаз. И уж точно они не знают, что в задней, самой маленькой из двух комнат, что занимала семья сотрудника чулочной фабрики, на маленькой электроплитке готовилась совсем другая еда. Здесь шли в дело настоящие деликатесы, недоступные обычным смертным. Холодильник, стоящий в маленькой комнате, был обычно под завязку набит продуктами, которые в тогдашней Москве было просто не сыскать – дорогим сервелатом, ветчиной, хорошей вырезкой, фруктами, ик