Пьер Кабанн

Когда в тебе накопилось столько вкусов, как хороших, так и плохих, ты смотришь на что-то, и оно в тебе не отзывается, ты его просто не видишь. И все-таки я пытаюсь, всегда пытаюсь сбросить с себя багаж прошлого, по крайней мере когда смотрю на что-то, претендующее на новизну.

для него ум был, в некотором роде, способностью понимать то, что для обычного человека непостижимо или малопонятно

Красивы не фигуры сами по себе и не форма конкретного набора шахмат; красиво — если только это слово тут подходит — движение.

Воображение движения или жеста — вот что в данном случае создает красоту. Всё разворачивается в сером веществе.

Это было формальное разложение, то есть разложение на линейные лепестки, которые следуют друг за другом как параллельные плоскости и деформируют объект. В итоге объект расширяется, как бы растягивается.

Линии идут одна за другой параллельно, слегка изменяясь и тем самым образуя движение или нужную форму.

Да, на сетчаточном языке. Всё становилось концептуальным, то есть начинало зависеть не от сетчатки, а от других вещей.

Я просто думал об идее проекции, о невидимом — так как его невозможно увидеть глазами — четвертом измерении. Поскольку трехмерная вещь отбрасывает двумерную тень — например, проекция Солнца на Землю дает два измерения, и так же происходит с любым объектом, — путем простой интеллектуальной аналогии я решил, что четвертое измерение может дать проекцию в трех измерениях, то есть что любой трехмерный объект, который мы холодно наблюдаем, является проекцией некоей неизвестной нам четырехмерной вещи. Софизм в какой-то мере, но не лишенный возможности. Из этой догадки и вышла «Новобрачная» в «Большом стекле» — проекция четырехмерного объекта.

Я не знал ни биографию Русселя, ни того, как он объяснял в отдельном тексте свою манеру письма [30]. Там он рассказывает, что брал готовую фразу и подбирал к ней игры слов — как бы в скобках. Позднее из замечательной книги Жана Ферри [31] я узнал о технике Русселя гораздо больше

Именно сумма опытов, без малейшей мысли о том, чтобы положить начало новому направлению в живописи вроде импрессионизма, фовизма или любого другого «изма».