Кио Маклир

обнаруживаешь, что скорбь принимает самые неожиданные формы, в том числе форму жажды странствий

Либо, возможно, меня накрыло так называемое «опережающее горе», — та скорбь, которая возникает накануне неотвратимой утраты. Опережающее. Предвосхищающее. Kолотящееся в висках. Это горе было наподобие моросящего дождя. Не промочило меня до костей, не утопило, а повисло в воздухе каким-то бледным облаком, редея, но никогда не испаряясь без остатка. Увязывалось за мной, куда бы я ни направлялась, и я постепенно привыкла видеть всё вокруг сквозь его пелену.
Мне всегда казалось, что скорбь ощущаешь как печаль, не разбавленную другими чувствами.

опережающее горе, как я с удивлением обнаружила, требовало других визуальных образов, более бдительной позы. Я была обязана либо оставаться на ногах, либо сидеть не спуская глаз со всех сторон света одновременно. Словно те женщины в Северной Америке в ХIX веке, которые — если верить легендам — вышагивали взад-вперед по обнесенным перилами помостам на крышах прибрежных домов, высматривая, не возвращается ли в порт судно; потому-то эти вышки прозвали «вдовьими балконами». Я была дозорным — высматривала на горизонте, с любого румба роковую тучу.
Лишь впоследствии, прочитав книгу K. С. Льюиса «Исследуя скорбь», я поняла, что у скорби много личин и итераций.

скорбь по ощущениям очень похожа на страх... А точнее, пожалуй, на томительное беспокойство, — написал Льюис. — Или на ожидание; просто слоняешься из угла в угол, дожидаясь чего-то. И потому чувствуешь себя в жизни временным — навечно временным — постояльцем. За какое дело ни возьмись, кажется, что его бессмысленно даже начинать. Не можешь усидеть на месте...».

в тот год, год ранних снегопадов, я обнаружила, что писательский дар у меня какой-то чахлый и шаткий: первое же дуновение эмоциональной бури валит его наземь, совсем как ветер — дешевые рекламные штендеры на тротуарах.
А может, причина была другая, может, я открыла для себя кое-что посущественнее: беспокойство стесняет тебя, как тиски. Kогда от проблем ум за разум заходит, мыслишь узко. Навязанные ограничения не способствуют творчеству. Для творчества нужны аморфный и неоглядный душевный покой, мечтательные грезы, которым невозможно предаваться прилюдно, увольнительная на берег, чтобы отдохнуть от всепоглощающего океана повседневных забот.

Птичье пение напоминало ему, что хватит зацикливаться на себе — пора оглянуться по сторонам

Желание у меня другое: влюбиться во что-нибудь, что грандиознее людей.

Не исключено, что птицы поют просто потому, что им это в радость.

Kому захочется чувствовать себя Годзиллой при контакте с другим биологическим видом?
Но, возможно, на деле мы и есть Годзиллы. Преднамеренный урон мы наносим птицам редко. Возможно, некоторые убивают птиц, стреляя в них из ружей или разливая нефть, но по большей части мы убиваем их своей неуклюжей, невежественной любовью

Теперь я знаю правду о свободе: это не перманентное состояние, а результат практической работы. «Вообще-то, чтобы быть свободным, нужны каждодневные усилия», — пишет Джефф Дайер в «Из чистой ярости».