Яков Лесюк

Ибо тиран — одновременно и раб.

Возможно, вы и считаете себя счастливым, но на самом деле, говорю я вам, вы так же несчастны, как и все. Подумайте только, сначала вас ни с того ни с сего швырнули на шар, состоящий из суши и воды, который вертится во тьме, и после определенного, точно рассчитанного числа оборотов на земной орбите вы должны умереть. Можно ли, зная это, оставаться невозмутимым и довольным? Вы утверждаете, будто достаточно преуспели в жизни и все ваши скромные чаяния исполнились. Мой бедный друг, вам хочется этому верить, но вы не хуже меня знаете, что юношеские мечты возносили вас гораздо выше. Вы уверяете, что ваша жена нравится вам больше других женщин и что вы обрели счастье в браке? Полноте! Немного откровенности! Слишком зелен этот виноград. Сознайтесь, что порою вы жалеете о тех увлечениях, которых лишены, сохраняя супружескую верность. Постойте-ка, у столь милого вам Виктора Гюго есть превосходное стихотворение, озаглавленное: «Так где же счастье?» Из него явствует, что ваше мнимое счастье — всего лишь длинная вереница невзгод:

Мы по земной стезе проходим все мрачнее:
Как колыбель светла! Могила — мглы чернее!..
Едва мы родились, пред нами — скорбный путь.
Взрослеем, и нам жаль, что детства не вернуть,
На старости грустим, что молодость проходит,
Встречаем смерть, скорбя, что жизнь навек уходит!..
Так где же счастье, где? — я вопрошал. — Слепец!
Тебе ведь дал его небесный наш отец!

между обществом 1910 года и обществом 1920 года легла более глубокая, более непроходимая пропасть, нежели между обществом 1820 го­да и обществом 1910 года. С Парижем произошло то, что происхо­дит с людьми, о которых говорят: «Он в одну неделю постарел на десять лет». За четыре года войны Франция состарилась на целый век; возможно, то был последний век великой цивилизации, вот почему ненасытная жажда жизни, отличавшая в те годы Париж, напоминала лихорадочное возбуждение чахоточного.