Генрих Бёлль

Определение «правовое государство» вызывает сомнения, когда вся общественность, со всеми ее как минимум неконтролируемыми инстинктами, становится частью исполнительной власти; когда качеством права жертвуют ради количества успеха и популярности. Художественные киноленты, смонтированные на основе улик с изрядной долей драматизма, которые демонстрирует нам г-н Циммерман, — не что иное, как низкопробные фильмы ужасов для обывателей, которые сидят дома в своих тапочках, потягивают пиво и верят, что стали свидетелями истины, хотя все, что им показывают — лишь мутная смесь из правды и вымысла, в которой главная роль отведена фрагментам трупов.

Мне это кажется психологически безнадежным — рассказывать напуганным двумя инфляциями обывателям, рабочим, служащим, должностным лицам (в том числе и полицейским) об их относительном благополучии, до этого не объяснив им подробно, в терминах социальной экономики, как ужасно «равны» были шансы во время денежной реформы. Kто-нибудь когда-нибудь рассказывал молодым полицейским о том, на фоне какой полицейской истории они занимаются своей сложной профессией, осведомлены ли молодые юристы о том, на фоне какой истории права они выполняют свою работу?

Ничто, абсолютно ничто не в силах уменьшить мою симпатию, даже твои злые выпады

Чиновник извлек из картотеки мою карточку и сказал «Гм». Я тоже сказал «Гм».

— Какая нога? — спросил чиновник.

— Правая.

— Целиком?

— Целиком.

«мистический транс» часто вызывает «неодолимую потребность изрыгать бранные слова»

— Поразительно, — сказала она. — Его ничто не берет. Скоро собирается отпраздновать свое девяностолетие. Для меня загадка, как он держится.
— Очень просто, — сказал я, — этих старых бодрячков ничто не тревожит ни совесть, ни воспоминания. Он дома?
— Нет, — сказала она, — уехал на шесть недель в Искью.

Самое страшное мое страдание – это склонность к моногамии

Конечно, мне, как совершеннолетнему гражданину и „вменяемому лицу мужского пола“, надо было бы это знать, но я просто ничего не знал, так же как до недавнего времени не знал, что белое вино подают холодным, а красное подогретым.

– Ах, – сказал он, – этот романтический анархизм! Будьте же мужчиной.
– О черт, – сказал я, – именно потому, что я принадлежу к этому полу, мне так тяжело

Я знал одного рабочего сцены, которого как-то в армии надул один берлинец, и с тех пор каждый житель и каждая жительница Берлина стали для него личными врагами.