Мелисса Фергюсон

же это лишь подпрыгивающая на волнах точка по сравнению с идущим напролом океанским лайнером.

Вот почему все в этой приторно-зеленой комнате со скопами на стенах хлопают, как послушные пингвины в цирковом шоу. Вот почему в присутствии миз Пеннингтон Терри из бухгалтерии каждые пять секунд приглаживает свой галстук с фразой «Вот и она!»

все же это лишь подпрыгивающая на волнах точка по сравнению с идущим напролом океанским лайнером.

Вот почему все в этой приторно-зеленой комнате со скопами на стенах хлопают, как послушные пингвины в цирковом шоу. Вот почему в присутствии миз Пеннингтон Терри из бухгалтерии каждые пять секунд приглаживает свой галстук с фразой «Вот и она!»

Боковым зрением я отмечаю, как Мэгги (восемь лет в «Пеннингтон Арч») глядит на меня огромными жалостливыми глазами, словно говоря: «Я никогда не забуду, как мы вместе ели тот йогурт».

– Молодец, – говорит Лайла, гладя меня по голове. – Я думала, пятисот экземпляров им хватит.

– Ты недооцениваешь всю мощь правильного ухода за гортензиями, – отвечаю я и поворачиваюсь к кафедре. – Правда, Освальд? – Я хмурюсь. – Освальд?

Тот уныло смотрит на толпу, будто смирившись с приговором к казни на электрическом стуле.

Моя первая естественная реакция – перепрыгнуть ограждение, рвануть к ней, обнять ее колени. Но я вежливо киваю, надеясь, что это можно интерпретировать как нечто среднее между «А, это разве важно?» и «О боже, да! Да! ДА!».

Не удивлюсь, если Лайла уже звонит врачу, продумывая, как похитить меня с работы и отвезти на осмотр.

Я улыбаюсь шире, давая ему ответ одним лишь выражением лица, но для ясности также говорю:

– Абсолютно не против. – Помолчав, добавляю: – Твой кофе – полный отстой.

Глаза Уилла округляются, и он берет кофейник.

– Вот как? Чтобы ты знала, это лучший молотый кофе, который можно купить за три с половиной доллара за пакет.

Я весело наблюдаю за тем, как он отпивает кофе и чрезвычайно долго ждет, прежде чем проглотить его.

– Уже скучаем по эспрессо-машине, не так ли? – дразню его я.

Он бросает стаканчик в мусорку, попутно забрызгав целлофановый пакет кофе.

– Ладно, сдаюсь. Я верну эспрессо-машину.

– Должна сказать, – произношу я под звук ожившего мотора, – я не ожидала, что ты водишь такую машину.

– Ты думала, что я скорее по «лексусам», да? – без удивления спрашивает он.

– Ну да. В конце концов, взгляни на себя. Ты же не одеваешься как дровосек.

– Погоди. – Он поднимает палец: кажется, что-то вспомнил. – Это значит… когда на бумаге ты написала, что тебе кто-то небезразличен…

– Я отвергла тебя, потому что мне нравился ты? Да, – отвечаю я.

Он смотрит… на толпу.

Любопытствующих людей.

Они образовали коридор на лестнице. Некоторые из них машут постерами с нарисованными сердечками. Другие бросают рис в парочку, которая держится за руки и пробегает сквозь толпу. Все радостно кричат.

Когда пара перед нами спускается на тротуар, толпа выжидающе поворачивается к нам с радостными лицами.

Уилл застывает. Смотрит на заверенную бумагу, которая, осознаю я, очень даже похожа на свидетельство о браке.

А потом на меня.

У него в глазах возникает веселый вопрос.

Я улыбаюсь в ответ.

– Ну, по крайней мере голубей нет.

Не теряя больше ни секунды, он хватает меня за руку и триумфально поднимает бумагу в воздух. Пока мы спускаемся по ступенькам, женщина, которая явно обожает истории любви, трясет постером и громко визжит. Нам в лицо летят не только снежинки, но и рис, и его так много, что я морщусь и полпути закрываю глаза.