Дмитрий Коваленин

– Но я-то уже столько лет с тобой сплю! Знаю каждый уголок, каждую клеточку твоего тела. Меня-то чего стесняться?
– Клетки тела полностью, на все сто процентов, обновляются каждый месяц. Мы все время меняемся. Вот, даже прямо сейчас! – и она поднесла близко-близко к моим глазам кисть тонкой руки. – Все, что ты знаешь обо мне – не больше, чем твои же воспоминания!..

Слабость внутри человека гниет, и гниль эта разрастается. Как гангрена.

Раз меня нет для этого мира, то и его не существует для меня.

садился на пол, прислонялся спиной к стене – и размышлял о минусах жизни и плюсах смерти

— Любимая забава заурядных людей — осуждать людей незаурядных.

Мне уютно от ощущения, что мир медленно умирает. Всё вокруг такое же, как и в тот день, когда я впервые сюда забрела. Кроме затянутых в костюмы клерков, изредка пробегающих мимо, никого живого здесь просто не встретишь.
Не устаю удивляться, откуда в нашем комбини берутся клиенты, с виду очень похожие на местных жителей, хотя вокруг нас — сплошные офисы. Где же эти люди живут? В моих полумыслях-полугрёзах я представляю, будто они спят в каком-то параллельном мире, похожем на кокон, что сбрасывают, умирая, цикады.
Вечером офисные огни выстраиваются в геометрически правильные фигуры. В отличие от моей улочки с дешёвыми домиками, здесь огни холодные, неживые и все одинакового цвета.
Прогулка вокруг магазина для нашего работника — отличный способ собирать важную информацию. Если соседний ресторанчик вдруг начнёт предлагать обеды навынос, это ударит по нашей выручке, а если рядом появится стройка, резко возрастёт поток покупателей-чернорабочих. На четвёртый год после открытия «Смайл-Марта» разорился наш конкурент — комбини по соседству, и это был сущий кошмар. Все его бывшие покупатели ринулись к нам, полуденный пик не рассасывался до самого вечера, и нам частенько приходилось оставаться после смены. Готовых обедов-бэнто постоянно не хватало, и наш директор получил от начальства серьёзную взбучку за плохую осведомлённость. Чтобы ничего подобного не повторилось, я как работник комбини тщательно изучаю окрестности.
Сегодня особых изменений я не заметила, хотя на соседней улочке, похоже, собираются строить новое здание, а значит, поток покупателей у нас опять возрастёт. Заложив это в память, я наконец захожу в магазин, покупаю пару сэндвичей с чаем, направляюсь в подсобку — и застаю там директора, который только что опять отработал в ночную. Весь потный и скрюченный, он сидит за магазинным компьютером и вбивает в него какие-то цифры.
— Доброе утро!
— А, Фурукура? Доброе… Опять спозаранку?
Нынешнему директору тридцать лет, и мужик он довольно жёсткий. Говорит грубовато, но пашет как вол. В нашем магазине он уже восьмой по счёту.

Бродить по «Норвежскому лесу», не побывав в «Стране Чудес», куда менее увлекательно. Ведь именно здесь он исцеляется от болезни, которой заболел там. Что само по себе в очередной раз пахнет смертью.

Идеальных текстов не бывает. Как не бывает идеального отчаяния

смерть превращается в цифру «4», а боги живут в каждом придорожном камне или травинке.

когда ты знаешь, что таится тексте за тем или иным символом, словом, что подкрепляет и служит основой той или иной истории, магический реализм книг этого японского сэнсэя в любое мутное время потерянных ориентиров становится как нельзя более нужен, чтобы понять свой собственный путь и, как ни странно, найти себя настоящего.