Ида Мартин

За окнами протяжно завывала метель, и от её внезапных порывов стёкла слегка подрагивали.

Но в комнате было спокойно, светло и уютно, вкусно пахло дымом и нашими горелыми сосисками. Те, кто ещё не спал, говорили тихо, вполголоса, их разговор ничуть не мешал, а только убаюкивал. Это были совершенно новые, непередаваемые и очень приятные ощущения.

— Ты как? — я перевела взгляд на Сёмину.

Та немного подумала, прислушиваясь к себе, а потом на удивление спокойно сказала:

— Если не считать душевной травмы, замечательно. Выспалась прекрасно.

— Якушин сказал, что это не больно, а просто неприятно, — с трудом выдавила я, всё ещё переваривая увиденное.

— Твой Якушин ошибся. Всё наоборот. Это было жутко больно, но приятно.

Получалось, что нам нужно срочно сваливать из деревни. Дружно обозлившись на Маркова, мы начали собираться, как полоумные.

Свежесваренный Настин суп пришлось вылить, а вот в чугунный котелок с курицей и рисом Герасимов вцепился, как в спасательный круг. И мы отдали ему этот котелок в обмен на черную толстовку с Рамштайном для Амелина, потому что его собственный свитер, всю ночь провалявшийся под стулом, высохнуть не успел.

Гопники уехали весьма довольные, пожелав нам улыбаться и не болеть. А мы остались огорошено стоять над кучей раскиданных шмоток, как бедные поселенцы после Мамаева набега.

И мы все стали дружно орать на Маркова. Просто стояли над кучей шмотья и кричали на Маркова.

— Слушай, ты же видишь, как нам всем тяжело, если ты ещё того, ну, реально, наркоша, то давай, прям сразу здесь и разойдемся. Хочешь, мы посадим тебя на поезд?

— Лучше сразу под поезд.

— Прекрати ныть и нести бред, — я разозлённо шлепнула его по плечу, — иначе я тебя сама задушу.

— О! Это была бы лучшая смерть, о которой только можно мечтать, — с этими словами он перевернулся на спину и выжидающе уставился на меня.

Темные сосредоточенные лица с прыгающими отблесками огня, зловещие и таинственные черты, блестящие глаза, надвинутые на лбы капюшоны и шапки.

— Дети Шини, — вдруг хрипло прошептал Петров, — готовы ли вы переступить край реальности, чтобы вернуть неприкаянный дух Кристины Ворожцовой и восстановить справедливость?

— Мы готовы, — таким же замогильным голосом отозвалась я.

— А знаете ли вы, что вам предстоят суровые испытания? И есть опасность раствориться, исчезнуть, сойти с ума или навеки самим потерять покой.

— В этом жестоком, полном опасностей мире, нет ничего более ужасного, чем подтягивание на турнике, — Герасимов демонически осклабился, с вызовом глядя на Маркова.

— Или контрольной по математике, когда у тебя все извилины прямые, — в стёклах Маркова, точно в глазницах, мистически трепетали два синих костра.

— Или когда ты стрёмный ботан и очкарик.

— Или примитивный баран и каланча.

— Или сопливый маменькин сынок.

— Или мальчик для битья.

Они оба говорили это очень спокойно, и поэтому получалось смешно.

— Какую ещё работу? — удивился Марков.

— Обычную работу. Руками. Что-нибудь прибить, починить, ну, я не знаю, всё, что угодно. Дрова поколоть.

— Руками? — фыркнул Марков. — Типа батрачить? Ну, уж нет. Лучше обратно.

— И это так ты решил бороться до конца? — поинтересовалась я.