Как Бог съел что-то не то

В один из июньских дней, вскоре после дня рождения Анны, по радио объявили: Германия напала на Россию. Это известие всех ошеломило.
– Я думала, они союзники! – воскликнула Анна.
Папа приподнял бровь.
– Русские тоже так думали, – сказал он.
На работе всех охватила великая радость. Стало понятно: раз гитлеровцы начали военные действия против России, они не смогут вторгнуться еще и в Англию!

– Макс, в лагере было очень плохо? – спросила Анна.

– Да нет, – ответил Макс. – После того, как мы уже обосновались. Я имею в виду, никто не зверствовал или что-то вроде этого. Мне был отвратителен сам факт, что я в лагере. Я не должен был там оказаться.

Анна подумала, где должна была оказаться она: здесь, в гостинице, среди других беженцев? Точно так же она могла оказаться где-то еще.

– Понимаешь, – сказал Макс, – может, это звучит самонадеянно, но я часть этой страны. Я понял это еще тогда, когда пошел в английскую школу. Вдруг почувствовал: у меня есть право так считать. Джордж и Билл думают так же.

– Да, – согласилась Анна.

– Я хочу одного: делать то же, что и другие. Мне должны это позволить. Представь себе, в лагере были люди, считавшие себя везунчиками – потому что там безопасно. По характеру я, наверное, человек не армейский. И видит бог, мне совсем не хочется погибнуть. Но для меня в тысячу раз важнее оказаться в пехоте вместе с Джорджем или в Военно-воздушных войсках вместе с Биллом, чем считаться каким-то особенным!

Анна лежала на полу рядом с Максом, голова под столом. Мама и папа заняли два стула вдоль прохода. Как только в комнате стало темно, на тяжелое уханье и удары, доносившиеся снаружи, уже невозможно было не обращать внимания. Анна слышала звуки летящих самолетов – раздражающее жужжание, напоминавшее комариное, только на несколько октав ниже, – и звуки падающих бомб. Бомбы по большей части падали далеко, и то взрывы были довольно сильными. Некоторые люди умели различать по звуку немецкие и британские самолеты – но не Анна. Для нее все самолеты гудели по-немецки.

К ночи интенсивность воздушных налетов не ослабла, и фрау Грубер, хозяйка гостиницы, предложила желающим ночевать прямо в холле. Она принесла коврики, постояльцы помогли сдвинуть столы, и скоро холл превратился в место для привала. Кто-то устроился на стульях, подложив подушку под голову. Кто-то улегся прямо на полу, подстелив одеяло. Кто-то переоделся в пижаму или халат. А кто-то остался в обычной одежде и прикрылся пальто – на случай, если бомба упадет на гостиницу: тогда можно сразу выскочить на улицу. Автор книги о природе юмора надел полосатую пижаму, твидовый пиджак и шляпу.

Все ходатайства друзей Макса, учителей и даже известных профессоров Кембриджа ни к чему не привели. На их обращения попросту не отвечали. Мало-помалу люди поняли безнадежность своих попыток и отказались от них. Кроме того, у всех были свои проблемы.

Единственным человеком, который все еще пытался что-то сделать, был директор школы, которую окончил Макс. Директор хотел, чтобы Макс вернулся в школу преподавать.

– Конечно, преподавание не совсем то, что нужно юноше с его способностями, – говорил старый директор маме. – Но это лучше, чем сидеть в лагере, – и он продолжал бомбардировать власти своими требованиями об освобождении Макса.

Но и директор преуспел не больше остальных.

Между тем письма от Макса приходили, хоть и с разными интервалами: содержательные, трезво описывающие ситуацию, иногда даже смешные. Но за всем этим чувствовалось глухое отчаяние.

Кузена Отто отправили в тот же лагерь, и теперь они с Максом жили в одной комнате. Арест совершенно подорвал душевное состояние Отто, и Макс старался хоть как-нибудь поднять ему настроение. Им не хватает продуктов. Не может ли мама прислать им немного шоколада?

Один интернированный покончил с собой – еврей средних лет, до эмиграции побывавший в немецком концлагере. «Он не мог вынести даже мысли о лагере – немецком или английском. Тут нет ничьей вины, но все очень подавлены. Особенно кузен Отто. Единственное, что хоть как-то поддерживает его, это чтение П.Гр. Вудхауса.

Он читает Вудхауса по ночам, когда не может уснуть. И я тогда тоже не сплю, потому что кузен Отто смеется на всю комнату. Но я не решаюсь сказать ему об этом из опасения, что он снова впадет в депрессию…». Власти предложили интернированным переехать на территории бывших британских колоний, и многие согласились. «Но не я. Я считаю Англию своей страной, пусть даже сейчас мне отказывают в этом праве. Мама, я знаю, что вы пытаетесь всеми силами вызволить меня отсюда. Но если для этого можно сделать что-то еще…».

– Люди сошли с ума. Все так испугались! Вы знаете, что сделали французы после падения Голландии? Всех людей с немецким гражданством отправили в лагеря: вдруг кто-то из них окажется коллаборационистом? Хотя большинство из них были евреями, противниками Гитлера. Когда нацисты пришли во Францию, заключенные плакали и умоляли освободить их – чтобы они могли хотя бы спрятаться. Но охранники испугались и никого не выпустили. А потом передали ключи от бараков нацистам: делайте что хотите!

В газетах писали, как вести себя в этом случае: оставаться дома, не поддаваться панике и не предпринимать никаких попыток к бегству.

– Так случилось во Франции, – объяснял постоялец, приехавший из Руана. – Люди бросились прочь из городов. Толпы беженцев запрудили дороги, и армейские части потеряли возможность быстро передвигаться. А потом немцы пролетели над этими толпами на своих юнкерсах и расстреляли их из пулеметов.

И как было жалко, что именно вечером этого дня пришли новости: пал Париж. Кругом, конечно, говорили только об этом. Вопреки всему, Анна до следующего дня продолжала надеяться, что французы как-нибудь выстоят. Может, случись это не в день ее рождения, она бы не чувствовала себя так ужасно. А сейчас Анне казалось, что в падении Парижа есть и ее вина…

А их французские знакомые? Они так помогали папе, маме, Анне и Максу, когда те, эмигрировав из Германии, только-только приехали в Париж. А учительница, обучавшая Анну французскому языку? А Триумфальная арка? А Елисейские поля? Каждый день она шла по Елисейским полям в школу… А каштаны? А люди за столиками в кафе? А магазинчик дешевых товаров «Призюник»? А метро?..

Теперь все это захватили нацисты. И Франция, как и Германия, превратилась в черную дыру на карте, в место, о котором больше нельзя даже думать.

– Мы несколько лет пытались противостоять Гитлеру! – кричала она. – А англичане все это время считали его джентльменом приятным во всех отношениях. И вот когда наконец и над ними закапало, – закончила мама в слезах, – единственное, что они в состоянии сделать, это интернировать Макса!

Будто бы у меня в голове сидит маленький человечек. И наблюдает за всем, что происходит. Даже если происходит что-нибудь страшное. Он замечает, что я при этом чувствую, что говорю, хочу ли я закричать, дрожат ли у меня руки, – и говорит: ну надо же! Как интересно! Как интересно знать, что это переживается так.