Худышка

Страх волнами накатывал на меня, тело тряслось, я почти обессилела, почти. Я рвала когтями одеяло. Я попала в беду, увязла в глубоком, глубочайшем дерьме. Она не устраивала мне такого с прошлой недели, когда я наелась шоколадок на фуршете, который устраивали на факультете гуманитарных наук, и заставила меня всю ночь ходить по спальне, чтобы сжечь съеденные калории. И все-таки была во мне маленькая частица, которая гордилась тем, что я бросила ей вызов. Я доказала, что могу свести с ума любого парня, который придет меня искать. Я была зверем, силой, с которой нужно считаться. Я и еще кое-что доказала. Какой бы неожиданной и бездумной ни была связь с Грегом, я обнаружила, что у меня есть воля и нечто, выходящее за критерии, установленные ею для меня. Я зашептала про себя, захихикала, как безумная, замолотила ногами по кровати. Тогда я еще не знала этого и чувствовала только незрелую радость ребенка, который открывает слово «нет» и в первый раз ощущает прилив уверенности, эгоизма, хотя мать дает ему подзатыльник.
Моя несформировавшаяся воля, еще не ставшая голосом, вскоре падет, и быстрая госпитализация будет тому свидетельством. Но она все же существовала, как произнесенные во мне слова, в тихом скользящем шорохе спортивных ног Грега, переплетенных с моими, в звуке короткого влажного надреза в передней доле замаринованной головы, который я сделала на занятии по анатомии на той неделе. Моя воля, моя собственная воля набирала силу и скорость, как мягкий ветер, который, в конце концов, прогонит раннюю апрельскую жару неистовым ураганом и обрушит ливень на дома, и люди побегут закрывать окна.

днажды я была дома, пыталась найти подходящий ремень, перед тем как отправиться в библиотеку на свое вечернее свидание с Туем. Я была раздражена, меня трясло от недосыпания, и ела я только раз в день что-нибудь легкое вроде супа, рисовых шариков и конфеты, это все, на что я была способна. Тогда до меня дошло, что я похудела, хотя казалось, что я выгляжу сравнительно нормально, лицо так вообще толстощекое.

т природы худенькая, но не дистрофичка, я шла по тонкой линии между беспризорником и ребенком и выросла в женщину. И голод стал моим спасением, вскоре голод, мой бесполый, нетребовательный поклонник, стал моим единственным постоянным другом.