Исповедь четырех

А потом пришло четкое осознание каждой клеткой: ты все равно сдохнешь, какой смысл торопить события. Какое ты моральное право имеешь, пока на земле существует хотя бы один человек, которому ты можешь доставить боль этим фактом? С тех пор я не имею морального права на это. Сколько мне отведено, столько я и буду жить.

Вопрос не сколько, а как, насколько достойно.

Что касается Умки, то сам процесс творчества, по ее словам, у нее происходит как у Зевса при рождении Афины. То есть посредством сильной головной боли с последующим выходом на поверхность новой сущности. Вот так она (Умка) это описывала в одном своем интервью:

«…Причём всё это связано с сильными приступами головной боли, почти мигрени, — то есть начинает дико болеть голова, и просыпаешься с уже практически готовой вещью. Странный довольно процесс. Мне говорили, что это нормально, что так бывает: именно в голове работает какая-то штука, и она работает через боль… Или благодаря головной боли активизируются какие-то участки мозга, в которых лежат самые интересные для нас вещи… Или крышечка сдвигается с отверстия, в которое что-то попадает, что летает в воздухе, — ну, я не знаю… В общем, ощущение ветра, который дует из тебя и оставляет след в виде песни».

Я как-то давно переводила текст «Hair» (мюзикл «Волосы»), так там была такая отличная фраза: «Честно говоря, милочка, мне насрать…»

Я вообще не считаю, что любовь может быть трагической.

Но хочу подчеркнуть — снайперов всегда будет только двое!

Вот вставать, чистить зубы и сразу радоваться жизни.

Страдать и мыслить, вот мои были две иконы

Я: Вот обычно среднестатистические группы выпускают по альбому в 2 года.

Умка: Я работаю в винил-формате. У меня короткие пластинки, и я выпускаю их раз в год. Смена времен года, особенно в нашем климате — это достаточно реальная вещь. По истечении этих четырех времен года у меня все меняется. У меня каждый год имеет другое лицо. И из-за этого нового лица возникают какие-то изменения во мне.

Я: А ты устраивала и не собственные концерты?

Умка: Да устраивала.

Я: А кого?

Умка: Да ты их все равно не знаешь. Их много. Чего ты так докапываешься?

Я: Потому что ты говоришь очень абстрактно. Мне кажется, за последние годы ты выработала манеру ничего не рассказывать.

Умка: А почему я должна чего-то рассказывать?

Я: Потому, что книгу-то писать о чем-то надо.

Умка: Пиши, пожалуйста.

Я: Я, конечно, могу наполнить ее какими-нибудь афоризмами.

Умка: А как надо рассказывать — вот жил-был Вася? Я же не курица какая-нибудь, что бы мыслить так ползуче.

Мне все хотелось подробностей, хотелось представить себя в том месте, где я по своему характеру нипочем не могу оказаться. Там, где едут автостопом, там, где ночуют под открытым небом, если дальнобойщик не ловится. Аня говорит, что ей не нравится под открытым небом, потому что звезды спать не дают.

Маленького роста худенькая женщина сидит в моем большом кресле и рассказывает обыденным голосом совершенно запредельные для меня вещи. А я все приговариваю: «Жизнь прошла мимо».