Паноптикум 7.49

– Блин, вы все такие образованные…

– Нет, вот прямо здесь был человечек. Человечек-человечек!
– Я стёр человечка. – неожиданно подает голос Вова, отвлекаясь от телефона. – Я его нарисовал, а потом подумал, что он тебе не понравится.
– Ну вот, был человечек, и нет человечка, – вздыхаем мы все, а Саша как-то весь оседает и, пытаясь не заплакать, съедает шестнадцать желейных медвежат

– Давай так. Представь, что нет вообще никаких вводных. Представь, что ты только что сам для себя это открыл. Представь, что не было на Земле еще поэта. Нет никаких правил еще, они будут появляться, пока создаешь. Ты – первый человек на Земле, который пытается написать первое стихотворение… Прикинь?

Новый поворот дискуссии оживляет аудиторию.

Еда была анонсирована как «польский пирог по рецепту моей бабушки с секретным ингредиентом».

И непременно все делят апельсин.
– Оставьте мне эклер,

«До чего человек приноравливается к обстановке – даже удивительно. Кажется, если я попаду в ад – месяц один буду обживаться на новом месте, пока узнаю, где там находится библиотека, где опера, нельзя ли у какого-нибудь грешника достать пианино – а через пару месяцев так обживусь, что не захочу переезжать на другую квартиру, даже в рай».

– Пиши просто «вот две минуты», – говорит кто-то, вылезая на полкорпуса из твиттера.
– «Две» напиши цифрой, а то глаз не зацепится, – говорит никто, проходящий мимо.

– Ничего, работаем, – говорю.
– Сидим? – говорят.
– Сидим, – говорю.
– Сидим, работаем, – закрепляют.

В твою честь

– Я назвал одну из переговорок в твою честь, – говорит мне Вова.
– Это какую же?
– «Четыре сыра».