Северное сияние

— Бедная Россия! И повесить-то у нас не умеют порядочно, — с горестной иронией произнес он.

Тюрьма мне в честь, не в укоризну.
За дело правое я в ней…
И мне ль стыдиться сих цепей,
Когда ношу их за отчизну…

— Дружба, ваше высокопревосходительство, — проникновенно заговорил Булгарин, — есть волшебство, чародейство, еще более необъяснимое, нежели любовь. Посредством непостижимого очарования дружба представляет вам вас самих в другом лице, и вы привязываетесь к этому лицу, как к самому себе. Истинные друзья могут ссориться, гневаться один на другого, даже бранить друг друга, точно так же, как мы бываем недовольны собой, гневаемся на себя.

«Значит, там на площади никого нет. И ничего не будет. И все будет хорошо. И завтра можно будет так же, как сейчac, тихонько, на цыпочках, зайти к Каташе, поцеловать теплое плечо, прикрыть одеялом крохотную ножку, а потом выйти в кабинет пить кофе и беседовать с этими милыми умниками о чем-нибудь хорошем, возвышенном».

— А твоя тактика, Кондратий? — с отчаянием спросил Каховский.
— Моя тактика заключается в одном слове — дерзай! — медленно, но твердо проговорил Рылеев. — Это тактика революции. Итак, до завтра, Трубецкой?

— Да ведь не выгнать же их?
Презрительная улыбка шевельнула сухие губы Каховского:
— Невежливо? От князей вежливостью заразился? Те и помереть готовы из вежливости.

Вообрази, Serge, из дворца прислали с известием о кончине государя.
Трубецкой побледнел. Вскочил, потом снова сел рядом с женой, взял ее пухлые ручки и сжал так, что она поморщилась.
— Это ужасно, Каташа, — проговорил он.
Катерина Ивановна смотрела на него с удивлением. Знала, что последний год он был раздраженно-недоволен императором, и эта бледность лица и горестное восклицание были ей непонятны.
Трубецкой заторопился:
— Я сейчас поеду во дворец.
Неуклюже задвигался по кабинету, натягивая мундир, не попадая в рукава.
Каташа рассказывала:
— Наши дамы «королевской крови» волнуются: «Как, простая полька, — то есть теперешняя жена Константина, — будет их императрицей?!» Конечно, для всех принцесс это ужасно.
Она улыбалась, показывая разом обе ямочки на щеках и одну, особенно веселую, на круглом подбородке.

Курьер из Грузина проговорился о том, что «убивцы, комнатная девушка Настасьи Пашутка и ейный брат поваренок Васька, а с ними еще пять душ, пошли под суд, и, сказывают, положено их до смерти забить».
— Ну, знамо дело, — говорили в кухне, — граф и сидит там, ровно вурдалак на погосте. Кровушки свежей дожидается испить.

Хоть и барин, а душа человечья

Рылеев горячо любил Пущина, любил потому, что не любить его было невозможно.