Сердце

Я никак не мог похоронить своё сердце в книгах.

Неужели ты думаешь, что на свете существуют дурные люди? Вот просто так, как особая порода? Таких нет. На свете нет дурных, отлитых по шаблону. В обычных условиях все хороши. Ну, по крайней мере, самые обыкновенные люди. Случись же что — они и превращаются в дурных. Вот что странно. Поэтому нечего и колебаться.

— Сначала становятся перед человеком на колени, а потом наступают ему ногой на голову. Я не желаю почтения сейчас, чтобы не испытать унижения в будущем. Терпи меня таким, как я теперь — скучным, чтобы не терпеть меня потом, в будущем, скучным ещё более. Мы родились в век свободы, независимости, но за это должны приносить жертву, — мы должны переживать эту скуку.

Ты победил как политик; как человек же ты потерпел поражение

Она не принадлежала к тем современным женщинам, которые стараются выставить напоказ перед своим собеседником свой ум, видя в этом особую гордость. Она заботливо берегла своё сердце в скрытых глубинах своего существа.

Не нужно и говорить, что намёки на гомосексуальность отсутствуют, хотя мы можем наблюдать, как в юноше просыпается интеллектуально-эротическое влечение к пожилому мужчине.

Друг молодости Учителя, имя которого в романе скрывается за инициалом „К.“, является ключевым персонажем кульминационной части романа. Его фигура во многом олицетворяет строгий этический кодекс и систему ценностей старого мира, который вступил в болезненный конфликт с пришедшими с запада концепцией примата личных прав и эго.

На-днях я услышал, что Ватанабэ Кадзан для того, чтобы окончить картину, на неделю сумел оттянуть свою смерть. Другим это всё может показаться излишним, но у каждого бывают в душе свои собственные потребности. Мой труд выполнен не только потому, что я обещал вам рассказать о себе. В своей большей части он явился результатом действия этой потребности.

Я прочёл в газетах, что генерал Ноги перед своей смертью оставил письмо. Оно содержало в себе слова о том, что с того момента, как у него во время юго-западной кампании[14] враги отняли знамя, он решил покончить с собой и с этим намерением жил до настоящего дня. Прочитав это, я невольно стал считать, сколько же лет прожил он с такой решимостью. Юго-западная кампания была в 1877 г. и до 1912 г., таким образом, прошло тридцать пять лет. Значит, Ноги все эти тридцать пять лет поджидал удобного случая умереть. И что было мучительнее для него: жить ли эти тридцать пять лет или же вонзить в своё тело меч? Так размышлял я.

Однако искусственно ставить себе цель и искусственно ждать её достижения было ложью в своей основе, и я чувствовал себя плохо. Я никак не мог похоронить своё сердце в книгах. И опять, скрестив руки, стал смотреть на мир.