Степь

Русская жизнь, — писал Чехов незадолго до "Степи", — представляет из себя непрерывный ряд верований и увлечений, а неверия или отрицания она еще, ежели желаете знать, и не нюхала. Если русский человек не верит в Бога, то это значит, что он верует во что-нибудь другое» ("На пути". 1886. С., 5, 468).

Те или иные традиционные формулы, жанры, темы, мотивы, сюжеты служили сигналами для создания у читателя определенного настроения… "повесть преславна", "повесть умильна", "повесть полезна", "повесть благополезна", "повесть душеполезна" и "зело душеполезна", "повесть дивна", "повесть дивна и страшна", "повесть изрядна", "повесть известна", "повесть известна и удивлению достойна", "повесть страшна", "повесть чюдна", "повесть утешная", "повесть слезная"…

Вскоре Чехов напишет, объясняя характер Иванова: "… неопределенное чувство вины <…> чувство русское. Русский человек — умер ли у него кто-нибудь в доме, заболел ли, должен ли он кому-нибудь, или сам дает взаймы — всегда чувствует себя виноватым <…> К утомлению, скуке и чувству вины прибавьте еще одного врага. Это — одиночество…" (А.С. Суворину, 30 декабря 1888 г. — П., 3, 110-111).