Ричард Длинные Руки – курпринц

с чем только не сравниваем женские гляделки, любуясь их сиськами

Военных преступников, — повторил он, тщательно выговаривая каждое слово. — Это кто?
— Все те, — сказал я твердо, — кто запятнал законы рыцарства, обижая крестьян, насилуя женщин, занимаясь грабежом!
Принц Сандорин нашелся первым:
— Ваше высочество, но, если уж совсем честно, то и наши герои так иногда… тогда иногда!.. забавляются.
Герцог Мидль уточнил с неохотой, но объективностью благородного человека:
— Даже высокородные рыцари.
— Это осуждаемо, — отрезал я, — и не по-христиански, но мы победители, нас вешать некому. А вот побежденным — горе. Их мы вешаем по праву победителей в соответствии с требованиями гуманизма и базовых либеральных ценностей. Да здравствует культура высоких духовных отношений!

Для меня? — спросил я с легким раздражением. — Для меня, любезный Глен, сейчас важно победно вести армию во имя торжества либеральных ценностей тоталитаризма.

Нильс Бор как-то обронил на такое… гм, что не наше дело предписывать Богу, как ему следует управлять этим миром.

— Война войной, — сказал я, — рушатся королевства, создаются империи, а у людей свои маленькие проблемы… хотя, если честно, то именно эти войны между королевствами — мельчайшие проблемы и вообще хрень несусветная. Это же, можно сказать, гражданские войны. Ну как можно бросать в ожесточенные битвы целые армии только из-за того, кому сидеть на троне? Честолюбие, мать его бери!
— А из-за чего же? — спросил Альбрехт с интересом.
— Ну, — сказал я, — причины все же есть и поблагороднее. К примеру, вот та, которую ведем с Мунтвигом, а он… ха-ха!.. с нами. Он же начал великий поход за Честь, за Доблесть, за Веру, за Добро. Только за это и стоит воевать, хотя, если честно, то и за это воевать не стоит… мечами. Есть же диспуты, словесные баталии, сражения, битвы, даже войны!.. Победа — это когда заставил противника признать, что он был не прав, а что за победа, когда всего лишь убил?

Если бы Бог на один день даровал мне свое всемогущество, то увидел бы, как бы я изменил этот мир! Но если бы он даровал мне и свою мудрость, я оставил бы все как есть.
Жак Монсабре (1827-1907), проповедник-доминиканец

Типун тебе на все десять ярдов твоего языка, – ответил я в сердцах. – И еще по типуну сверху!

Ваше высочество, – сказал он церемонно, – постучите в меня рожками.
Я приподнял брови.
– Это… как?
– Скажите что-то, – предложил он, – я отвечу некую глупость, вы разозлитесь и начнете доказывать, что все совсем не так, и…

Вот-вот, – сказал я с удовлетворением, – вы сразу все схватываете, как мухоловка какая.
– Могли бы сказать, – ответил он с неудовольствием, – как орел! Или хотя бы сокол, что на лету уток бьет.

Он точно околел?
Зигфрид оглянулся.
– Еще бы!.. Проще свинью восстановить из свиной отбивной. Чем это вы его?
– Сам не знаю, – ответил я. – Наверное, моим монаршим гневом.
– Вы уж полегче, – попросил он, – глаза полопались – еще ничего, у меня тоже иной раз наливаются кровью, но если сердце лопнет…