Голос из толпы (дневниковые записи)

милиции на апрель назначены оперативные учения: как действовать в случае массовых беспорядков

Да, сделали милицейскую дубинку.

Когда в Венгрии происходили известные события, у нас развешивались листовки с призывом к восстанию, — это факт.

Сопротивление вмешательству партии в литературу и искусство» и носили на лацканах пиджаков электрические сопротивления

Младший брат отца, не желая колхозничать, в 30‐х годах вместе с семьей тоже уехал из Вешек, но не в Ленинград, а в пригородную Поповку, где возвел опять же двухэтажный дом с цветными стеклами на веранде и с крышей выше яблонь.

Сидел в шахматном клубе Невского дома культуры. Здесь же находились пятеро ребят и вроде бы их руководительница. От делать нечего я стал играть с 13-летним клопом (у него первый разряд, но, конечно, не играет в его силу). В клуб заходит новая группа его приятелей:
— Рыжий, выходи!
— Сейчас.
— По-быстрому делай этого лба (меня то есть) и выходи.
Потом, не дождавшись его, заглянули в открытое окно:
— Выходи же, рыжий!
— Да погодите…
— П….! — коротко бросили они и скрылись.
Парнишка сидит красный. Руководительница тоже.
Приятели вновь подошли к окну и, когда руководительница поднялась, чтобы закрыть окно, послали ее на х… Да, вот еще какое есть детство

Кондукторша в трамвае взяла деньги и говорит: «Сдачи сегодня не положено». Улыбается, прячет деньги в сумку и билета не дает: «Ничего, так доедете»

Женщина берет банку консервов из рук продавца:
— Тьфу, какие они у вас грязные!
Продавец:
— Ерунда.
— Как ерунда! Сумка испачкается. Она сто рублей стоит.
Продавец:
— Сумку вы купите в любом магазине, а за консервами вы еще побегаете!
Очередь смеется

9‐е, воскресенье. В городе эпидемия гриппа. Врачи на дом ходят даже ночью. На прорыв брошены студенты пятых курсов медицинских институтов

его увидел и тотчас же услышал (что ни слово, то мат), я почувствовал отвращение к нему, но потом откуда-то появилась гитара, и Борька преобразился. Играл и пел он с душой, хотя поначалу стыдился — склонил голову, закрыл глаза. Было и хорошо его слушать, и как‐то неловко.
«Не хватает водки», — подумалось мне.
Борька все более смелел. Перестал краснеть. Иногда бросал взгляды на нас, но по-прежнему смотрел в основном на левую свою руку, что без устали работала у грифа гитары. Он пел песни про ленинградский трамвай, жену, почему я не султан, над тихим Доном — и как пел! Жил, творил, играл его сморщенный в напряжении лоб, двигались вдохновенно брови