Вырыпаев

МАГДА. «Почему ты такой мокрый, Лоуренс?» – «Потому что я ходил по воде и провалился в эту воду». – «Для чего ты выбрал меня, Лоуренс?» – «Потому что я люблю тебя всем своим существом, дорогая моя». – «А что такое любовь, Лоуренс?» – «Это такое состояние, в котором мне не страшно умереть, дорогая». – «Значит, тебе не страшно умереть, Лоуренс?» - «Нет, мне не страшно умереть, дорогая». – «Значит, ты скоро умрешь, Лоуренс?» – «Все мы скоро умрем, Магда». – «Значит у нас нет выбора?» – «Ни у кого нет выбора». – «Значит, все в этой жизни заранее решено?» – «Да, Магда, все в этой жизни заранее решено». – «Значит, то, что мы должны были встретиться и пожениться, это все было заранее решено, так?» – «Ну конечно, Магда, в этой жизни все заранее решено». – «И значит, то, что я увела тебя у своей лучшей подруги, это тоже было заранее решено, так?» – «Да, да, конечно, все было заранее решено». – «И то, что мы решили напиться втроем, и то, что мы пришли к Лауре домой? И то, что теперь она осталась одна, а ты уходишь ко мне, все это было заранее решено?» – «Абсолютно верно. В этом мире все дела и все события заранее решены».

Лоуренс и Лаура прекращают целоваться. Лоуренс отходит от Лауры и идет к Магде. Лаура остается стоять одна, она стоит, опустив голову, ее слегка качает. Лоуренс садится рядом с Магдой на диван.

МАГДА. А кто принимает все эти решения? Кто за нас все решает?

ЛОУРЕНС. Господь Бог, конечно, кто же еще.

МАГДА. Ты что веришь в Бога, Лоуренс?

ЛОУРЕНС. Думаю, да, Магда.

МАГДА. А почему ты такой мокрый, Лоуренс?

ЛОУРЕНС. Я ходил по воде и провалился в нее.

Лоуренс обнимает Магду, Лаура стоит там, где и была, она плачет.

ГУСТАВ. Одну минуту, дорогие дамы, я должен кое-что объяснить нашему Карлу, я хочу, чтобы он кое-что понял. Мы тут с ним еще не договорили. Понимаешь, дорогой Карл, а ведь это не важно, какой ты человек, Карл, плохой или хороший. Это не имеет никакого значения, потому что ты все равно Господь Бог. Кем бы ты ни был, Карл, ты все равно являешься телом Господа, все равно. Понимаешь, Карл? Кем бы ты ни был, ты тело Господа, понимаешь? Ты понимаешь, о чем я, Карл?

КАРЛ. Кажется, я начинаю понимать тебя, Густав.

ГУСТАВ. И моя жена Лора, каким бы человеком она ни была, и твоя жена Линда, все мы являемся телом Господа Бога. И ты, и она, и Лора, и я, все мы тело Господа, понимаешь, о чем я, Карл?

КАРЛ. Кажется, я понимаю, о чем ты, дружище.

ЛОРА. Я не понимаю, о чем ты. Что это за странная философия, что это такое, Густав?

ГУСТАВ. Ты Господь Бог, Лора, ты тело Господа Бога, понимаешь? Ты Господь Бог, Лора. И Линда тоже Господь Бог, и я Господь Бог, и даже наш очень, очень плохой Карл, он тоже Господь Бог. Все мы Господь Бог. И даже арабы, убившие и ограбившие твоего брата, Лора, – это тоже Господь Бог, вот что это за философия, дорогая моя Лора.

ЛОРА. Не смей называть Богом убийц моего брата, Густав.

ГУСТАВ. Все мы Господь Бог, Лора, и те, кто убивают нас в этом странном мире, все тоже, тоже, тоже, тоже…

ЛОРА. Звучит очень впечатляющее, особенно в три часа ночи, после такого количества выпитого сегодня. И на этом, я думаю, нам пора закончить этот вечер, дорогой мой. Идем домой, нас там ждем наша постель, пойдем положим туда наши усталые, пьяные тела Господа.

ЛИНДА. Красиво сказано.

КАРЛ. Очень.

Никто не может хотеть от меня большего, чем я могу, поэтому вам нужно заткнуться, господин судья

ГУСТАВ. Ты Господь, и я Господь, понимаешь, дружище?

КАРЛ. Мы два Господа Бога на этой земле.

ГУСТАВ. Нет, Карл, мы один Господь на этой земле. Не два, а один.

КАРЛ. Но нас же двое, Густав?

ГУСТАВ. Нас двое, но Господь один. Ты Господь Бог и я Господь Бог, нас двое, но Господь один, понимаешь?

КАРЛ. Так кто же это из нас?

ГУСТАВ. Сейчас я тебе все объясню. Мы тело Господа, понимаешь? Ты и я, мы тело Господа. Все люди, которые живут на этой планете, все мы тело Господа, понимаешь? Ты, понимаешь, Карл?

КАРЛ. Не совсем, приятель.

ГУСТАВ. Ты тело Господа, ты это понимаешь?

КАРЛ. Нет.

ГУСТАВ. Ну что тут непонятного, Карл, все очень просто?! Господь – это бесконечность, это то, что не имеет ни начала, ни конца, но у него тоже есть форма, у него тоже есть тело. И это тело мы. Я, Линда, Лора, все остальные люди, ну и, конечно, ты, Карл. Ты тело Господа, Карл.

КАРЛ. Не нужно, не говори так, я не могу.

ГУСТАВ. Чего ты не можешь, Карл?

КАРЛ. Я не могу быть телом Господа, я очень плохой.

ГУСТАВ. Не выдумывай, Карл, все мы являемся телом Господа, и плохие, и хорошие.

КАРЛ. Только не я, Густав.

ГУСТАВ. Но почему?

КАРЛ. Потому что я плохой.

ГУСТАВ. Мы все являемся телом Господа, понимаешь, все. Тем более ты не такой уж и плохой, дружище.

КАРЛ. Я плохой.

ГУСТАВ. Ты не плохой, Карл.

КАРЛ. Я плохой.

ГУСТАВ. Ты не плохой.

КАРЛ. Плохой.

ГУСТАВ. Не плохой.

КАРЛ. Я спал с твоей женой, Густав.

ГУСТАВ. Что?

КАРЛ. Несколько лет тому назад я переспал с твоей женой, Густав.

ГУСТАВ. Что ты такое говоришь, Карл?

КАРЛ. Это правда, приятель, я это сделал. Мне очень, очень стыдно. Я живу с этим уже много лет, и все это время мне тяжело смотреть тебе в глаза. Я давно уже хотел сказать тебе об этом, но я не мог решиться. Я плохой, Густав. Я очень, очень плохой. Я не могу быть телом Господа Бога, мне иногда кажется, что я не достоин быть телом человека, а может, даже и животного. Я сам себе противен, я очень сильно сам себе противен, Густав. Вот такие дела, вот такие дела, дружище.

ГАБРИЕЛЬ. Мой брат, католический священник, говорит, что Господь никогда не перестает шептать нам, никогда. Он ни на секунду не умолкает. И я знаю, это потому, что в моей жизни бывают такие дни, что ничто не в состоянии вернуть мне смысл. Ничто не в состоянии вернуть мне смысл. Ничто не в состоянии вернуть мне смысл, и только шепот Господа…

МАТИАС. Только шепот Господа, твою мать.

ГАБРИЕЛЬ. Только шепот Господа**!** Шепот Господа, похожий на плач.

РОЗА. Да, да, да! Потому что когда Он шепчет, то мне тоже кажется, что Он плачет.

МАКС. Точно-точно, Он плачет.

РУДОЛЬФ. Да, именно. Господь плачет в моем сердце, это и есть Его шепот.

МАТИАС. Да, это скорее плач, этот шепот Господа в моем сердце – это плач.

ГАБРИЕЛЬ. Тихо! И вот наступает момент, когда мы можем послушать шепот Господа в наших сердцах. Идите все сюда. Ничего не говорите, просто подойдите.

Все собираются вместе на середине кухни и обнимаются.

ГАБРИЕЛЬ. Мой брат, католический священник, говорит, что особенно полезно слушать шепот Господа в коллективе. Обнимемся. Тихо! Слушаем шепот Господа в нашем общем сердце.

Все молча стоят обнявшись. Наступает тишина. Никто не издает никаких звуков. Через некоторое время раздается всхлипывание, это плачет Роза. Еще через несколько секунд начинает плакать Рудольф, за ним начинает плакать Макс, к их плачу присоединяется плач Габриеля и Матиаса. Все стоят посреди кухни обнявшись и плачут. Ночь. В тишине раздается всхлипывание четверых пьяных мужчин и одной пьяной женщины, это шепот Господа.

ГАБРИЕЛЬ. Любовь к спиртному – это та же самая любовь, что и любовь матери к сыну. Та же самая, что и любовь монаха к Господу. Это все та же самая любовь. Любить пончики с маком – это то же самое, что любить своего ближнего. Любовь к сладкому – это то же самое, что и любовь к Богу. Любить жаренное мясо и любить Иисуса – это одно и тоже. Главное любить!

РОЗА. Я тоже так думаю, точно так же, как и вы.

ГАБРИЕЛЬ. Это не я так думаю, а мой брат. Мой брат священник, и я постоянно слушаю все эти его рассказы о том, что мы есть любовь. Ты есть любовь, он есть любовь, они вон, Макс и Матиас, они тоже есть любовь. Мой брат так говорит, он католический священник, он так говорит.

РОЗА. Я верю в Бога.

ГАБРИЕЛЬ. Бог есть любовь, слон есть любовь, торт есть любовь, крыса есть любовь, Бен Ладен есть любовь, проститутка есть любовь. Все есть любовь. Мой брат так говорит.

РУДОЛЬФ. Ну, что ты несешь всякую чушь, Габриель, твой брат не может так говорить, никакой священник так не скажет, что это за чушь. Я знаю священников, они никогда такого не скажут, что слон есть любовь. Ни один священник так не скажет.

ГАБРИЕЛЬ. А мой брат так говорит.

РУДОЛЬФ. Это странно. Мне кажется, ты все придумываешь сейчас специально, чтобы здесь показать себя перед нами. Не думаю, чтобы твой брат говорил подобную чушь.

ГАБРИЕЛЬ. А если мы сейчас позвоним ему и спросим?

РУДОЛЬФ. Ну перестань, не будем мы никому звонить, уже глубокая ночь.

ГАБРИЕЛЬ. Мой брат, католический священник, говорит, что все есть любовь, абсолютно все. Кастрюли есть любовь, ножи, голуби, какашки, виски, блевотина, Иисус, ангелы, жвачка, деньги, пьяная проститутка, грязные вонючие носки – все есть любовь. Мой брат, католический священник, так говорит.

МАТИАС. А он случайно не из тех, кто соблазняет молоденьких мальчиков и о ком пишут в газетах?

ГАБРИЕЛЬ. Ты что, думаешь, я позволю тебе оскорблять моего брата?

Габриель с угрожающим видом идет на Матиаса, между ними встает Макс.

МАКС. Тише, тише. У Габриеля нет никакого брата, он шутит.

МАТИАС. Я знаю, что у него нет никакого брата, я и сам шучу.

Матиас и Габриель расходятся по сторонам.

ГАБРИЕЛЬ. Мой брат говорит, что мы должны услышать шепот Господа в своем сердце. Каждый из нас должен услышать шепот Господа в своем сердце. Мой брат говорит….

МАТИАС. У тебя нет никакого брата, заткнись.

ГАБРИЕЛЬ. Ты должен услышать шепот Господа в своем сердце, вот что мой брат просил передать тебе.

МАТИАС. Идиот!

РОЗА. Я знаю, о чем он говорит, он не идиот. Я слышу шепот Господа в своем сердце. Не всегда, но иногда бывает, что слышу.

РУДОЛЬФ. Ты же проститутка, Роза, ты не можешь так говорить.

РОЗА. Но я слышу. Я честное слово, иногда слышу шепот Господа в моем сердце.

РУДОЛЬФ. Почему проститутки всегда так религиозны?

ГАБРИЕЛЬ. Мой брат католический священник, говорит, что каждый хоть раз в жизни да слышал шепот Господа в своем сердце, но мало кто может в этом признаться.

МАТИАС. У тебя нет никакого брата, что ты несешь.

ГАБРИЕЛЬ. Мы все слышим шепот Господа в нашем сердце, но мы просто скрываем это, скрываем это даже от самих себя.

РОЗА. Это правда, это правда, твой брат абсолютно прав.

МАТИАС. Да нет у него никакого брата, о чем тут речь?!

МАКС. О том, что моя невеста тоже слышит этот шепот, и мои родители часто повторяют мне, что они тоже слышат шепот Господа в своих сердцах.

МАТИАС. Ну конечно, они же вегетарианцы, они еще не такое могут услышать.

МАКС. Но я и моя невеста, мы не вегетарианцы, но мы тоже это слышим, хотя мы и едим мясо.

МАТИАС. Что вы там слышите, Макс?

МАКС. Шепот Господа в своем сердце.

ГАБРИЕЛЬ. Все мы слышим шепот Господа в своем сердце, только не признаемся в этом даже самим себе.

МАКС. Я сейчас признался. Я иногда слышу шепот Господа в своем сердце, хоть я и не верю в Бога, и хоть я и не вегетарианец.

РУДОЛЬФ. Ну, если уж на то пошло, то я тоже не верю в Бога. А особенно я не верю в то, что говорят католические священники, не хочу обидеть твоего брата, Габриель.

МАТИАС. У него нет брата.

РУДОЛЬФ. Я знаю, что у него нет брата, но дело же не в этом, а в том, что хотя я и не верю в Бога, но я тоже иногда слышу шепот Господа в своем сердце.

РОЗА. Да-да. Это иногда бывает так отчетливо. Твой брат прав.

РУДОЛЬФ. Да-да, твой брат прав!

МАТИАС. Вы что, решили поиздеваться надо мной, у него же нет брата, как он может быть прав. Что вы вообще тут такое говорите?!

МАКС. Послушай, Матиас. Мы все тут приятели, и давайте говорить начистоту. Все мы хоть иногда, да слышим шепот Господа в своем сердце, и не нужно делать вид, что ты не понимаешь, о чем мы. Признайся, что и ты его слышишь?

МАТИАС. Я взрослый человек.

ГАБРИЕЛЬ. В том-то все и дело, старина. Мой брат, католический священник, говорит, что первый признак взросления – это то, что человек начинает слышать шепот Господа в своем сердце. Дети его не слышат. Они еще не прислушиваются к самим себе, они и так счастливы. А мы уже не можем найти себе счастье в окружающем нас мире, поэтому с каждым годом мы все чаще закрываем глаза и прислушиваемся к себе, к тому, что там у нас внутри, и вот тогда мы слышим шепот Господа в нашем сердце.

РОЗА. Я чаще всего слышу шепот Господа в своем сердце по утрам, когда прихожу с работы.

РУДОЛЬФ. Ты еще где-нибудь работаешь?

РОЗА. Нет. Только на этой работе. Но я так устаю, что прихожу домой почти без сил и падаю на кровать. И вот тогда я слышу шепот Господа в своем сердце.

МАКС. Габриель, твой брат смелый человек, он называет вещи своими именами, он говорит о том, о чем все мы боимся сказать вслух. Мы все слышим шепот Господа в своем сердце, но нам стыдно в этом признаться. Уверен, что Матиас тоже его слышит. Ну, Матиас, давай, сделай это, скажи, что я прав.

МАТИАС. Но ведь это очень глупо.

ГАБРИЕЛЬ. Не бойся, мы никому об этом не расскажем.

РУДОЛЬФ. Никто на твоей работе не узнает, что ты слышишь шепот Господа в своем сердце, хотя они все его тоже слышат.

МАТИАС. Да вы просто напились и сошли с ума.

МАКС. Мы напились и признались себе в том, в чем не можем признаться на трезвую голову.

МАТИАС. Но учтите, завтра я буду все отрицать.

РУДОЛЬФ. Так ведь мы тоже.

ГАБРИЕЛЬ. Я не буду. Я не предам убеждения своего родного брата.

МАТИАС. У тебя нет брата.

ГАБРИЕЛЬ. Ну и что?!

МАКС. Давай, Матиас, сделай это, признайся, что ты тоже слышишь шепот Господа в своем сердце.

МАТИАС. Да вы просто ублюдки.

МАКС. Да, мы ублюдки, но мы слышим шепот Господа в наших сердцах, и ты его слышишь, но боишься признаться в этом, боишься стать самим собой хотя бы на один миг.

ГАБРИЕЛЬ. Давай, Матиас.

РУДОЛЬФ. Не будь бабой и соплей.

МАТИАС. Что-что?!

РУДОЛЬФ. Будь настоящим мужиком, признай, что слышишь голос Господа в своем сердце.

Матиас смотрит на всех и напряженно думает.

МАТИАС. Ну хорошо.

МАКС. Что хорошо? Ты скажи об этом вслух.

МАТИАС. Что сказать?

МАКС. Не глупи, Матиас. Скажи вслух, что ты слышишь шепот Господа в твоем сердце.

МАТИАС. Я слышу шепот Господа в своем сердце. Какой кошмар, давно я так не напивался, как сегодня.

ГАБРИЕЛЬ. Ну вот, видишь, как это оказалось просто.

МАКС. Я, гребаный операционный менеджер банка, слышу шепот Господа в своем сердце, мать твою. И это не шутка, мать твою. Завтра я женюсь, и вот это уж точно никакая не шутка, и если бы не этот шепот Господа в моем сердце, я давно бы уже свалил из этого мира куда подальше.

МАТИАС. Ну, ладно, ладно я тоже его слышу, хотя я в гробу видал, все эти ваши разговоры о Боге. В гробу я видал вашего Бога. Но я слышу его шепот, мать вашу, я слышу его шепот, мать вашу. Я слышу шепот Господа в своем сердце, мать вашу. Он шепчет, шепчет, шепчет у меня внутри, этот Господь.

РУДОЛЬФ. Я слышу шепот Господа по утрам, за несколько минут до того, как зазвонит этот ебаный будильник. Я всегда просыпаюсь за несколько минут, и до этого страшного звонка, я лежу и думаю о том, что мне снова идти в этот ебанный офис, мне снова весь день звонить по своему ебанному телефону, мне снова видеть все эти ебанные лица, и вот тогда я начинаю слышать шепот Господа в своем сердце.

МАРТА. Любовь – это когда все просыпается у тебя внутри, каждая клетка твоего организма. Пока ты не любишь, ты спишь. А когда любишь, то пробуждаешься ото сна, и весь мир кажется тебе наполненным этой энергией, которую ты раньше не замечал. Я люблю тебя, и это означает, что я больше не сплю, это означает, что я только сейчас начинаю жить полной жизнью. Твоя любовь соединяется с моей, и в мире становится все больше и больше любви.

ГУСТАВ. Точно! Что-то просыпается в моем сердце, во всем моем организме, это необъяснимая энергия, ее становится все больше и больше. Это все меняет. Это все меняет и внутри, и вокруг. Твоя любовь пробуждает мою любовь, и все это выходит наружу и пробуждает любовь всех остальных!

МАРТА. И каждое событие в моей жизни с этого момента теперь выглядит по-другому, потому что я знаю, что все вокруг меня пребывает в любви. Я не замечала этого, потому что я не любила. Мне казалось, столько говна и столько горя вокруг меня. Я видела одно говно, мне казалось, что вся эта страна – это все одно сплошное говно. Что все эти мои сверстники, все эти мои друзья, все они такое говно, все они все время говорят о таком говне, все это такая блевотина, весь этот мир такая блевотина. Мне везде, блядь, было невыносимо, мои родители, блядь, никого не любят, мой парень просто тупой недоношенный ублюдок, ни в чем нет никакой жизни, все вокруг мертвое, все из какого-то пластилина или пластмассы, ни в ком нет жизни, никто ни хуя не чувствует, никто, блядь, не чувствует самого главного, никто не чувствует, что происходит, я думала, нахера мне вообще жить в этом, блядь, резиновом мире, с этими, блядь, пластиковыми людьми, которые только жрут, трахаются и спят? Я думала, что во всем этом нет ни капли смысла, а теперь я вижу, что смысл есть, Густав. Смысл в любви, Густав. Теперь я встретила тебя, Густав, и я поняла, что главное во всем этом – это любовь, потому что во всем этом, оказывается, есть любовь. Потому что жизнь есть любовь. Оказывается, жизнь есть любовь. Оказывается, любовь – это и есть жизнь. Если ты любишь, ты живешь, если ты не любишь, ты спишь или живешь в говне. Мир всегда такой, какой он есть, важно только умеешь ты любить или нет. Не важно, какой мир, важно только, умеешь ты любить или нет. Не важно, какая жизнь, важна только любовь. Только любовь важна, и ничего больше. Если любишь, то живешь, если не любишь, то ты кусок ебаного пенопласта, и все. Или ты в любви, или ты в говне, ты меня понимаешь, Густав?