Элегия тени

Луна бледнеет и тусклеет,
Но не исчезнет даже днем:
Ничто на свете не истлеет,
Хотя бы в разуме моем;

А ты, по самой по границе
Мое минуя существо,
Поймешь ли, сердце, – чувство длится,
Когда в тебе уже мертво?

В книге «Преданный советчик» впервые описал чувство по имени saudade (приблизительно – «тоска», «одиночество»), которое позже связали с португальским характером и часто сознательно культивировали.

Основу учения розенкрейцеров составляло некое тайное знание; в частности, им приписывали способность всеведения, изобретение особого, выражающего суть вещей языка.

калейдоскопическая легкость при смене масок и настроений, и отсюда же тоска не столько по чему-то определенному, сколько по самой определенности

Всякая поэзия по своей сути – это поиски выхода. Иногда этот выход – в обнаружении той перспективы, где уже исчезает «несогласье с миром» (так, например, часто у Б. Пастернака), иногда – в самой гармонии языка, которая всему становится противовесом и оправданием(А. Ахматова, к примеру). Иногда поэты пытаются уйти от самой двойственности: уйти «вспять» по эволюционной лестнице (вспомним мандельштамовского «Ламарка»), уйти просто «в сторону» («А все-таки жизнь хороша, И мыв ней чего-нибудь стоим». – А. Тарковский). Есть поэты, у которых дуализм нарочно обостряется до той последней катартической степени, когда нет уже сил с ним жить, и дальше – то ли смерть, то ли слабо определяемый, но через свою желанность осязаемый синтез (конечно же, первой приходит на ум М. Цветаева).

Так или иначе, у большинства поэтов эта внутренняя непримиренность изначально – есть, и стихи нужны, чтобы с ней растождествиться.

У Киплинга где-то говорится, что эфиопу пристало быть черным. Продолжая такую линию рассуждений, можно сказать, что поэзии пристало завораживать

Известно, что был склонен к мистификациям и что создавал гетеронимов – как будто самостоятельных поэтов, со своей судьбой и со своим стилем, притом настолько узнаваемым, что в этом контексте уже и на его собственные, не чужим именем подписанные, стихи тоже ложится печать самоотстраненности. Высказывалось мнение, что даже второй после Пессоа португальский символист, а также ученик и друг, Марио де Са-Карнейро, тоже был отчасти гетеронимом: личность такая существовала, но стихи его вполне могли выйти из-под того же пера, что стихи Рикардо Рейса или Альваро де Кампоса.

восторга – и перед поэтом, и перед «со-поэтами». И я решил, что тоже буду его переводить: нахальство немалое, если учесть хотя бы то, что португальским я не владел.

Томлении надменно-мимолетном —
И отторгая памяти ярем —
Властитель умирающий речет нам:
Я, бывший всем, желаю быть ничем.

Желанная дорога,
Случиться может, просто пролегла
В бреду того, кто любит очень много,
И потому любовь его мала.